— Эй, студиозус, — проворчал недовольный голос. — Тебе чего тут надобно?

Видимо, глазеть на девиц полагалось только господам при деньгах. Здоровенный швейцар в ливрее, которому куда больше подошло бы слово «вышибала» направился ко мне. Без особой спешки — в его обязанности наверняка входило только гонять всяких сомнительных личностей, а не устраивать с ними драку. Так что здоровяк шагал неторопливо, явно давая мне возможность удрать — и только потом размахнулся, чтобы отвесить подзатыльник.

Не вышло.

— Потише, любезный. А то рассержусь, — произнес я, сжимая широкое запястье так, что хрустнули кости. — Я к хозяину, по особому приглашению. Вели передать — его благородие Владимир Волков пожаловал.

— Это ты, значит, и есть лихой гимназист? — натужно просопел швейцар, пытаясь освободиться. — Пусти! Сам отведу, куда следует — Фома Ильич тебя уж заждался.

Заждался?.. Все интереснее и интереснее.

Я не стал спорить, и через мгновение уже поднялся по ступенькам и шагнул следом за швейцаром в полутемный зал ресторации. Тот даже не подержал передо мной дверь — просто толкнул тяжеленную створку так, что та распахнулась, пропуская нас обоих.

Угол оказался действительно медвежий — и внутри даже больше, чем снаружи: на антураже в заведении явно не экономили. Еще больше звериный шкур, чучела, деревянная сцена, заделанная под сарай, чуть поодаль и, конечно же, камин, над которым висела лосиная голова с размахом рогов метра этак в два. И снова оружие — какие-то коллекционные мушкеты с золочеными прикладами, сабли… Не знаю, сколько денег старший Кудеяров потратил на все это богатство — делал он это от всей широты сибирской души. Не знаю, успело ли добраться сюда мудреное слово «китч», но в оформлении зала и наивно-колоритное обаяние и откровенная безвкусица присутствовали в таком количестве, что я, пожалуй, не смог бы сказать, чего из них было больше.

— Сюда, — буркнул швейцар. — Надо наверх подняться.

Мы шли мимо пустых столов — для появления вечерних посетителей время еще не настало, а на обед в такие заведения наверняка ходили нечасто. Официанты в белоснежных сорочках скучали без дела у стойки, а девица в санях с медведем и вовсе, похоже уснула. Делом был занят только музыкант: сидевший на краю сцены цыган в красной рубахе задумчиво крутил колки на семиструнной гитаре, настраивая инструмент.

Тишь да гладь. Даже охрана — крупные бородатые мужики в двубортных мундирах — лишь провожали нас взглядом — и тут же снова отворачивались и снова пялились через витрины на улицу. Видимо, швейцар занимали среди местной братии особое положение, и никто не задавал лишних вопросов.

И все же когда мы шагнули на лестницу, я вдруг почувствовал себя неуютно. Света здесь определенно не хватало, простора было еще меньше, зато табачного дыма столько, что он намертво повис в воздухе густой сизой дымкой. Да и публика… спускавшийся навстречу плечистый бородатый мужик выглядел, пожалуй, поприличнее Прошкиных каторжан, зато зыркнул так подозрительно и недобро, что я с трудом подавил желание нащупать пистолет под кителем.

Впрочем, патронов в нем все равно не было.

Второй этаж «Медвежьего угла» отличался от первого разве что отсутствием лишней мишуры: чуть меньше чучел, голов и шкур на стенах, но тоже дорого и богато. Ковры на полу, отделка деревом темного оттенка, бархат тяжелых и плотных штор… кое-где поблескивало даже золото. Обстановка мало напоминала воровской притон или даже штаб-квартиру криминального воротилы, и все же я сразу сообразил, что здесь лучше вести себя прилично. Вряд ли старший Кудеяров пускал в святая святых кого попало, и это в некотором роде…

Обязывало.

— Фома Ильич! — громогласно позвал швейцар, распахивая тяжелую дверь. — Фома Ильич, к вам тут гимназист пожаловал.

— Ну, пусть проходит, раз пожаловал, — раздалось в ответ. — А ты, Василий, ступай. Работай.

В комнате оказалось так темно, что я даже не сразу смог понять ни какого она размера, ни сколько людей собрались внутри. Окна были плотно зашторены, а несколько тусклых ламп на стенах освещали только стол, затянутый сверху сукном. Слишком большой для кабинета — скорее он годился для игры в карты. Впрочем, у публики в помещении явно имелись дела поважнее: ни еды, ни даже напитков я разглядел. Значит, собрались обсудить что-то важное — и, судя по количеству пепла и папиросных окурков в здоровенной бронзовой пепельнице — беседа вышла не из легких.

Несколько человек на диванах и креслах вдоль стены наверняка были не более, чем статистами — то ли советниками, то ли подручными. А может, и вовсе самой обычной охраной, которую привел с собой один из тех, кто собрался за столом. Когда глаза чуть привыкли к наполненному табачным дымом полумраку, я разглядел самого Кудеярова, невысокого и полного господина с черной бородкой и золотым пенсне на носу.

И третьего — самого колоритного из всех. Настолько огромного, что по сравнению с ним все остальные в комнате казались чуть ли не худосочными карликами. Роста в нем было, наверное, метра два, не меньше, и если Кудеяров напоминал крупного бурого медведя, то этот вполне тянул на целого североамериканского гризли. Копна наполовину поседевших волос и почти белая борода только усиливали впечатление, и даже одежда ненавязчиво намекала на происхождение. Охотничья куртка не только смотрелась в этом зале чужеродным элементом, но и словно добавляла великану еще суровой таежной стати. Кудеяров-старший и мужики в коридоре приехали из Сибири — но этот, похоже, и вовсе привез ее с собой.