Поневоле я опустил взгляд и увидел, что женщина сжимает в руке нож. Вот на чём, оказывается, основывалась её уверенность, что с Элдри всё будет в порядке! Она намеревалась в случае чего сбить неверно летящее лезвие в воздухе.

Великая Тьма! Как хорошо. Не понадобилось.

— Странник. Давай теперь ты.

Вот и всё облегчение.

Я кисло подошёл к черте, пытаясь поудобнее устроить во вспотевшей ладони рукоять. Безрезультатно.

— Да не томи уже! — прикрикнул на меня Данрад. — Метай!

Я постарался прицелиться и… нет. Не смог выпустить нож из руки.

— Метай же, скотина!

— Я не скотина, — неожиданно для самого себя я резко повернулся к Данраду лицом и процедил. — Я не скотина, а человек.

— Люди, — приблизился он ко мне так, что едва не коснулся своим носом моего, — баб на сносях не убивают.

— Эй, глядите! Дождь кончился! — не дав мне ответить, воскликнул Лис и засмеялся.

Смех у этого мужчины лет тридцати был звонким как у юнца. Сам он тоже выглядел моложаво, пока не щурился. Но щурился он часто. Кроме того, он был немыслимо рыж аж до красного оттенка волос, строен и ловко махал саблей да вертел глефой. Из всех, кто присоединился к нам после победы над драконом, он единственный был мне действительно по душе.

— Да ну нах?

— Где?!

Все, забыв про соревнование, скопом ринулись к окнам и радостно загалдели. Элдри, положив поднос на пол, помчалась вслед за ними. Она уже перестала бояться и ликовала, подчиняясь всеобщему веселью. Только Данрад по-прежнему стоял и угрюмо пялился на меня. Наконец, чтобы не привлекать внимания остальных, он негромко произнёс:

— Мне плевать кто ты и откуда. Не хочешь — не говори. Заставлять не стану. Но почему ты, нелюдь каких поискать, за эту девку горой стоишь, я знать хочу.

— Наверно, да. Нелюдь, — подумав, признался я и, без страха глядя вожаку глаза в глаза, сказал: — Я не столько человек, сколько зверь. А звери мудрее людей. Они своих — не трогают.

— Она же не дочь тебе. Меня, ядрёна вошь, не обманешь. Она чужая.

Данраду на мой взгляд было откровенно наплевать. Здесь он был хозяин. А я так, на рожон лез просто. А потому говорил он с лёгкой усмешкой.

— Она всё равно моя, — с непоколебимой упёртостью продолжал я смотреть в мудрые, но холодные глаза вожака. — И можешь расстелить меня на своей холстине, но больше так распоряжаться ею я не позволю.