Я пишу эту главу, лежа в капсуле мюнхенского аэропорта. Здесь можно выбрать Вагнера для активности и Шопена для сна, поставить будильник и заказать проститутку. Про проститутку я пошутила, но вы же все равно уже завидуете?
Погодите, не так.
Я пишу эту главу, лежа в холодной капсуле мюнхенского аэропорта. Капсула холодная, потому что в ней ледяной свет и ледяная температура, это криокамера, чтобы я выглядела моложе и свежее, когда прилечу в Москву, а также плюс 11 уже не так шокировали меня после марсельских плюс 30.
На самом деле в Москве меня все устраивало – и зима с ее снегом, холодом и соляными подтеками, и осень, когда можно прыгать под дождем и ходить в шарфах, и весна, когда ждешь-ждешь, и вот она наконец наступила. В Москве все резко континентальное – и погода, и расстояния, и чувства. Не понимаю, как можно не любить Москву – это же источник энергии, внутренней силы, движения. Это огромный дом, в каждой комнате которого коромыслом дымит история. Одна большая история и много маленьких – моя или твоя. Для меня она вся – одна история любви.
Как Ванга, вижу ваши комментарии (они уже были, спасибо): «чего тогда уехала, возвращайся» и «кто ж тебя отсюда гнал и обратно не пускает». А всему свое время потому что, свое место и свое течение – вам не понять.
Им не понять. Вы-то понимаете. Те, кто читает дальше.
Каждый раз, возвращаясь в Москву, я чувствую себя ребенком 60-х, который все детство провел, бегая по крышам Арбата. Понятия не имею, откуда у меня это ощущение, наверное, генетическая память. Одна моя читательница давеча рассказала в комментариях, что верит в теорию генетической памяти – это когда правнуки кагэбэшников употребляют в беседе слово «дамочка», а дети травников безошибочно определяют травы, хотя в глаза их не видали. Наука эту теорию опровергает, но что наука вообще понимает в чувствах?! Короче говоря, для меня Москва сразу стала родной, я ее увидела и нарекла домом. Хотя мой дом в Петербурге, и я в Москве даже не выросла – так, провела немного детских лет – в смысле времени года.
А ведь есть и другие – те, которые Москву не любят, или любят, но кое-что с ней прошли – пришлось пообтереться. Я хочу сказать, что в Москве есть такие, кто в ней эмигрант. Как я в Марселе, или она в Париже, или он в Берлине, – и эмигрантам этим тоже сложно, тяжело и грустно. И тоже есть на что пожаловаться. И специально к предстоящему дню города я решила эти жалобы собрать, интересно же, какие у них ощущения. Кроме абсолютной любви.
Смешную историю мне рассказал шотландец Йожеф. Однажды они поехали, что называется, на «ретрит» – короче говоря, на пьянку в Подмосковье. Повез, в общем, свою банковскую команду на корпоратив. И зачем-то надел на себя эту их шотландскую юбку в клеточку, мечту всех женщин в СССР. Разумеется, его в этой юбке радостно приняли в местном ресторане местные мужики. Хотели побить, да вступились русские женщины, кинулись своего начальника защищать. А он говорит: «Я – шотландец. Я сам разберусь». Поднимает юбку – а там ничего. «Выйдем, – говорит. – Я вам все объясню». Потом долго пил еще с этими мужиками, а они его о жизни расспрашивали.
Примерно такая же история (но не столь дружелюбная) произошла с американцем Чейзом. Чейзу, как и всем экспатам, в Москве с самого начала было комфортно: квартира в центре, служебный автомобиль, знай себе ходи в хорошие рестораны. Это пока Чейз компанию местную себе не нашел. А нашел так: подошел в «Стрелке» после лекции к первому попавшемуся парню и спросил со своим смешным акцентом: «Это было полезно для вас?» Парень рассмеялся и стал с Чейзом дружить, а через сколько-то месяцев пригласил его на вечеринку в гей-клуб. Не в смысле приударить, а просто развлечься. Гей-клуб был на задворках Беговой – среди стройки и черных-черных амбаров, в глухом подвале. Гей-клуб этот тогда только открылся (и почти сразу закрылся), поэтому в нем не было никого, только два диджея и бесплатные суши. Чейз с друзьями позвонили в дверь, охранник открыл, резко втащил всю компанию и дверь захлопнул на все засовы. «Гопников там не видели? – спросил охранник, выдохнув. – Караулят они наших педиков».
Чейз удивился, но быстро забыл об этом, потому что огромный клуб принадлежал этой ночью только им – широкий жест, как и все в Москве.
Стоит ли говорить, что на выходе из клуба компанию поджидали. Один из гопников разбил бутылку розочкой и направился к ребятам. «Молчи только», – предупредил Чейза друг. Чейз оправил свою бороду и встал к стеночке. «Ну че? Откуда идем?» – спросил гопник.
«Из грузинского ресторана», – ответила подруга, махнув рукой в сторону шиномонтажа. Подсчитав количество парней и девушек в компании и разделив их на пары, гопник прикинул, что это может быть правдой, поэтому милостиво отпустил. «Валите к метро, – разрешил он. – Вы, я вижу, не пидорасы».
Так Чейз получил урок суровой русской толерантности.
Француженка по имени Франсуаза говорит, что самое сложное в эмиграции – тот факт, что ты эмигрант. «Получается, я дольше живу в России, чем во Франции: мой муж, мои дети – русские, но вся моя жизнь зависит от визы. Каждый год я должна доказывать, что достойна жить здесь. Сначала я думала, все будет просто: я законопослушная гражданка, у меня дети и муж русские, я собрала документы, прошла медицинское обследование (вы знаете, что в Россию можно только здоровым людям?), приду и получу свое разрешение на проживание. А потом выяснилось, что в очереди в УФМС стоят по три месяца! Причем очередей две: группа во “ВКонтакте” и группа в “Фейсбуке”. И эти очереди между собой воюют, каждый день приезжает скорая, собирает раненых с поля боя: украинцев, узбеков, армян… Короче, разрешение я получила через платного юриста».
Еще Франсуаза говорит, что в Москве ей было сложно привыкнуть к еде, даже не к продуктам, а к самому процессу. Это понятно: во Франции едят по три раза в день в специально отведенные часы, всей страной со времен Наполеона. В России же в этом смысле хаос – все обедают когда попало. «Я была в шоке. Приходишь к друзьям в пять вечера, стол накрыт. Заходит бабушка к внукам в десять утра и сразу разливает им суп. А главные изыски русского стола? Салат с майонезом, мясо с желатином или рубленое мясо… И на вопрос “какое мясо?” отвечают: “да просто мясо”. Рестораны работают с утра до ночи: это, конечно, удобно, но скажите, кому нужен борщ в девять утра?»
Американский банкир Джонатан в 2017 году вспоминал, что ему очень не хватало биопродуктов. Литовская гражданка Злата в то же время добавила, что очень скучает по продуктам, которые пахнут продуктами – овощами, мясом, молоком. «В Москве все есть, но нужно долго искать», – добавила она.
«В Москве можно купить все что угодно – даже крокодиловое мясо, – говорит шведка Линда Фельдман. – И тут мне становится грустно – никакого дефицита продуктов, как в 90-е, никакой газеты “Правда” вместо туалетной бумаги и никаких дешевых билетов в Большой театр».