Воропаевец. Человек из относительно вражеского стана.

Или мент.

Причем второе – предпочтительнее. С Воропаевым у Конника нынче большое замирение вышло, человеку от смотрящего, пожалуй, незачем таиться. Если только он не стукачок Загребина… Такой секретный, важный, что Кучумай о нем не знал…

Или нет. Стукачом Конника его убийца быть никак не мог. Наушничество подразумевает определенное доверие, а такой человек навряд ли стал бы устранять потенциального смотрящего – работал на Загребина, если бы тот в большую силу вошел, то отблагодарил бы по-царски. Здесь выгоды не видно, сиречь – мотива.

То что убийце была нужна тайна, это понятно. Но как он убедил прожженного, почти беспомощного законника на встречу втайне и наедине?

Загадка. Конник был психованным, но неглупым. Кого он подпустил к себе так близко, кого оставил за спиной и не заметил, как гость стащил с верстака молоток и замахнулся для удара? Загребин выжил на зонах и в разборках, у таких воров глаза растут и на затылке!

Или… Евдокия прищурилась, сосредоточилась. Смоделировала и представила ситуацию…

Конник говорит по телефону. Чужому. Человек пришел, уже зная номер Евдокии, и наверняка забил его в мобильник. Гость склоняется к телефону, который Василий Никитич держит возле уха, типа прислушивается к разговору с Евдокией. Стоит немного за спиной, так как прислушиваться лицом к лицу, налегая на сидящего Конника, неудобно… Незаметно протягивает правую руку до верстака, тихонько снимает с него молоток…

Да. Все могло быть так. Удар нанесен справа. Наверняка из-за спины.

А это говорит о том, что душегуб не мог быть полицейским. Полицейского законник за спиной бы не оставил. На тайную встречу, скорее всего, приходил человек из ближайшего окружения Воропаева. Только такой мог что-то диктовать вору в законе Коннику и настоять на секретности, на отсечении «секретаря».

Или… «Или» может быть так много, что запутаться проще простого! А Евдокия, кажется, уже представила наиболее логически оправданную реконструкцию.

Сыщица достала еще один телефон и набрала на нем резервный номер Кости.

Митрохин не ответил. И это было хуже некуда. Дуся нужна Семинаристу по-любому! Даже если он решил слиться, то должен был бы ей ответить. Хотя бы ради получения горячей информации. Даже если он решил устраниться от общих действий, ему нельзя терять контакт с московской сыщицей, поскольку шкура Евдокии Землероевой – предмет для торга с Воропаем. Большой предмет. Большая ценность, на такую можно и собственную подмоченную шкурку обменять.

И если учитывать, что в подобный поворот Землероева не верила, – Семинарист большая умница, а его молчание звучит как скудоумная недальновидная трусость, – то из потемок выплывала внушительная задница размером с колокольню: с Костей случилось что-то нехорошее.

Полиция его не задержала, и это абсолютно точно, Максим Ильич не стал бы с собственной гостьей лукавить, поскольку незачем. На остальные вопросы Муромец отвечал ей вроде бы по-честному.

Так где же Костя? Если его умыкнули воропаевцы, если начнут спрашивать очень больно…

Ох, боженьки! Сыщица стремительно выдрала из пакета второй телефон, сверяясь с блокнотом, набрала на нем номер Нифаси:

– Привет, дружище, это Евдокия!

Молчание. Какое-то невнятное гыканье. Потом пошел текст:

– Дусь, ты?!