Начиная с 1292 года, постепенно создавался новый порядок, с которым сталкивался молодой король и в котором он мог проявить свои личные качества. Когда проблемы, унаследованные от предыдущего правления, были в основном улажены, перед королем Франции открылись новые проблемы, которые будут занимать его около двадцати лет и позволят ему войти в историю, создав репутацию, которую историки оценивали по-разному, но безусловно признавали. Новыми заботами были: финансы, валюта, аквитанская и фламандская проблемы, претензии Святого Престола и орден тамплиеров. Филипп решал их с благоразумием и реализмом, сочетая неукоснительное соблюдение правовых норм с беспринципностью, применением силы и определенной долей двуличия, всегда неустанно и с грозной эффективностью, с провозглашением заботы о защите веры и чистоты христианского учения: характеристики, которые должны были стать его личной визитной карточкой.

Отказ от крестового похода 

С начала 1292 года всплыл старый вопрос о крестовом походе. Этот вопрос неожиданно вышел на первый план, когда 28 мая 1291 года последний оплот крестоносцев в Святой земле, Сен-Жан-д"Акр, пал под натиском мамлюков. Это событие было воспринято в христианстве как катастрофа: это был конец Иерусалимского королевства. Последние христианские города, Тир, Сидон и Бейрут, были эвакуированы. Только королевство Малая Армения на севере еще держалось, но недолго. Теперь все оставшиеся силы были выведены на остров Кипр, чей государь с 1246 года носил номинальный титул короля Иерусалима. Здесь находились патриарх Иерусалимский, все знатные сеньоры Святой Земли в изгнании, многочисленные сирийские буржуа, превратившие остров в склад для прибыльной торговли с мусульманским миром, и военно-монашеские ордена, в частности тамплиеры и госпитальеры.

По мнению Папы, францисканца Николая IV, известие о падении Сен-Жан-д"Акр должно было пробудить совесть западных государей. После смерти Людовика Святого крестоносный дух угас. Одним из больших препятствий для возобновления экспедиций на Восток была ссора с византийским миром. Сближение началось при Григории X, но смерть последнего в 1276 году разрушила надежды на прекращение раскола. С тех пор умы правителей занимали арагонский и сицилийский вопрос, а сицилийская вечерня 1282 года отвлекла внимание на конфликт между Арагонским и Анжуйским домами. Амбиции последнего не переставали беспокоить византийского императора. Карл II Хромой, поддерживая претензии своего отца Карла I Анжуйского на корону Иерусалима, в манифесте Папе Римскому предложил организовать торговую блокаду Египта, экономического центра мамлюков, с помощью флота, который также должен был нести десант, состоящий из объединенных сил всех военно-монашеских орденов под единым командованием. Со своей стороны, францисканец Фиденций Падуаский в другом манифесте Николаю IV, извлекая урок из предыдущих неудач, советовал Папе принять идею союза с монголами и сформировать силу, исключающую греков, которым он не доверял, и военные ордена, которые пользовались дурной репутацией, христианскую силу, сочетающую военную компетентность с аскетической моралью. Еще в 1290 году, предчувствуя беду, христиане Сирии обратились к Папе за помощью, и Папа взял на себя обязательство проповедовать крестовый поход, написав с этой целью королям Франции и Англии. Но безуспешно.

Падение Сен-Жан-д"Акр резко изменило ситуацию, дав повод для самых тревожных заявлений. После этого Папа начал двигать небо и землю, чтобы возродить дух крестового похода. Он писал всем государям Европы, византийскому императору, царю Армении и хану монголов. В энциклике от 1 августа 1291 года, написанной в резко риторическом стиле, он предписал всем столичным епископам проповедовать крестовый поход. Была объявлена всеобщая тревога. В этой атмосфере воинственного пыла военно-монашеские ордена находились в авангарде, но в положении обвиняемых: они были признанными защитниками Иерусалимского королевства и падение последнего означало провал их миссии, и многие обвиняли их в поражении. Их обвиняли в соперничестве, ревности и разногласиях приведших  к ослаблению и растрате сил христиан на Востоке. В течение некоторого времени циркулировала идея, набравшая силу в 1291 году: военные ордена должны быть объединены, особенно два самых важных: тамплиеры и госпитальеры. В 1289 году сатирическое произведение Renart le Nouvel (Новый Лис Ренар) Жакмара Желе из Лилля затронуло эту тему. В духе буржуазной литературы XIII века, использовавшей успех Roman de Renart (Роман о Лисе Ренаре), книга рассказывает о том, как Ренар, воплощение зла и преступления, по собственному желанию берет под контроль военные ордена. Тамплиеры и Госпитальеры выступают перед Папой, потрясенным событиями; они обвиняют друг друга в потере Святой земли. Ренар приводит их к соглашению, объединив два ордена: новые воины-монахи будут носить одежду наполовину тамплиеров, наполовину госпитальеров, будут бородаты на левой стороне лица, как тамплиеры, и обриты на правой, и в таком виде, в сопровождении Гордости и Зависти, они смогут попасть на Колесо Фортуны. Изумительная фантастика, выражающая негодование некоторых подданных по отношению к этим военно-монашеским орденам.

Николай IV, зная о проблеме, в булле Dura nimis от 18 августа 1291 года потребовал, чтобы архиепископы "со своими клириками, собрались в провинциальных соборах и провели совет о союзе тамплиеров и госпитальеров", чтобы ответить, по его словам, на "общий глас". Провинциальные соборы собрались в начале 1292 года и высказались за объединение: "Пусть все тамплиеры и госпитальеры будут, как и просили, сокращены и объединены в единый орден", — так постановил собор г. Арля. Вопрос о возможном упразднении тамплиеров уже поднимался, и имел распространение в 1280-х годах, идея была выдвинута самим Папой, а также высшим духовенством и поддержана общественным мнением, с целью благоприятствования христианскому делу на Востоке. Благочестивая идея, которая вошла в сознание Филиппа IV и его советников.

В ближайшем будущем перед королем Франции встанет неудобный вопрос о возможном крестовом походе. Папа Римский обратился к нему напрямую. Николай IV сначала думал поручить руководство экспедицией императору Рудольфу Габсбургу, но тот умер 15 июля 1291 года, и понтифик написал Филиппу IV 23 августа, что церковь и государи смотрят на него, внука Людовика IX, и желают чтобы он принял командование. Чтобы оказать давление на короля, Папа назначил созыв провинциальных соборов на начало 1292 года, попросив их вмешаться в дела государя.

Последний, не будучи в принципе противником крестового похода, не имел намерения впутываться в эту авантюру в ближайшем будущем. На самом деле ситуация не располагала к этому: Фландрия и Аквитания были более насущными проблемами, а финансовое положение было слишком шатким. Ответ французского духовенства Папе Римскому был серьезным отпором последнему. Согласно хронике Гийома де Нанжи, епископы заявили, что "сначала необходимо примирить государей и умиротворить народы, а именно греков, сицилийцев и арагонцев, после чего, если Папа сочтет нужным, крестовый поход будет проповедоваться по всему христианскому миру". То есть, давайте сначала установим мир между собой, прежде чем начинать войну с другими. Это не внушало энтузиазма.

В любом случае, смерть Папы 4 апреля 1292 года позволила Филиппу IV выйти из этой неловкой ситуации, не рассорившись со Святым Престолом. Ему было обеспечено довольно длительное спокойствие: конклаву понадобилось два года и три месяца, чтобы избрать преемника Николая IV. Эта бесконечная пауза, помимо того, что показала, что Церковь может прекрасно функционировать без Папы, была вызвана соперничеством между римскими семьями Орсини и Колонна. Правила выборов были установлены в конституции Ubi periculum 1274 года: после смерти папы Священная коллегия должна была быть созвана в течение десяти дней в городе, где произошла смерть, и для избрания нового понтифика требовалось большинство в две трети голосов. Поскольку двенадцать кардиналов, собравшихся в Риме, включая двух французов, шесть римлян и четырех итальянцев, были поровну разделены между двумя партиями, конклав был парализован. Волнения в Риме, а затем малярия, от которой умер кардинал Жан Шоле, вынудили конклав переместиться в Риети, а затем в Перуджу, и пока он увяз в бесплодных переговорах, король Франции смог заняться внутренними проблемами королевства.

Финансовая целесообразность и рост напряженности во Фландрии и Аквитании (1292–1293) 

Самым насущным вопросом была финансовая ситуация. Несмотря на восстановление мира, доходы были хронически недостаточными. В 1292 году король прибег к старым методам: вымогательству средств у ломбардцев и евреев, а также попытался ввести новый налог. Дефицит в этом году составил 27.897 парижских ливров. Это было достаточной причиной для конфискации имущества ломбардцев, которые были арестованы, вынуждены купить французское гражданство и заплатить около 250.000 турских ливров, чтобы вернуть свои владения. Евреи, настоящая "дойная корова" французской монархии в Средние века, были, очевидно, привлечены под обычным предлогом наказания за ростовщичество: ордонанс от 18 января 1292 года конфисковал еврейские долги в пользу короля: должники должны были заявить, включает ли их долг выплату процентов, и если да, то проценты аннулировались, а капитал конфисковывался. Однако вскоре стало ясно, что разорять евреев не следует: бедный еврей больше не платил налог, поэтому указ от 31 января ограничил конфискацию самыми вопиющими случаями ростовщичества.

Именно в 1292 году королевское правительство предприняло смелое нововведение: установило косвенный налог в размере одного денье с ливра, т. е. 0,4 % на все коммерческие сделки и контракты. Непопулярность этого налога, который вскоре стали называть maltôte (мальтот), "дурно воспринимаемым", легко объяснима. Во-первых, это была новинка, а средневековое общество не любило новинок; во-вторых, даже если налог был небольшим, он добавлялся к множеству существующих пошлин, поборов и сборов, и было хорошо известно, что после принятия налога в принципе, ставка будет продолжать расти; и в-третьих, это был налог, который налагался на всех, богатых и бедных. Более того, сбор денег создавал технические проблемы, неразрешимые имеющимися на тот момент средствами: как создать администрацию, способную контролировать мелкие сделки и собирать запланированные суммы? Поэтому многие города предпочитали выкупать себя, выплачивая единовременную сумму, которая позволяла им сохранить купцов, освободив их от этого бремени, и король охотно соглашался: это решало проблему сбора денег. Париж выкупил себя за 100.000 турских ливров, Ла-Рошель — за 12.000, Реймс — за 10.000, Прованс — за 3.000, Сен-Жан-д"Анжели — за 2.000.

Однако непопулярность мальтота вызвала волнения, бунты и смуты в нескольких городах. Городское население волновалось под влиянием первых серьезных экономических трудностей, затронувших ремесла и торговлю. Уже в 1280 году Ипр, Брюгге, Дуэ, Турне, Аррас, Прованс, Руан, Кан, Орлеан и Безье пережили серьезные волнения; то же самое произошло в Тулузе в 1288 году, Руане в 1289 году и Нуайоне в 1291 году. Мальтот 1292 года стал причиной гораздо более серьезных народных движений, например, в Реймсе и особенно в Руане, где репрессии были соразмерны страху властей, как сообщается в хронике Гийома де Нанжи: "Ничтожные люди Руана восстали из-за поборов, называемых мальтотом, которыми они были обременены, против магистров казначейства, слуг короля Франции. Бунтовщики разрушили дом сборщика налогов, выгребли деньги и осадили магистров казначейства в городском замке. После того как мэр и богатейшие люди города успокоили это восстание, большинство мятежников были повешены, а многие были заключены в тюрьмы короля Франции".

В реальности правительство Филиппа IV не настаивало: налог не пошел впрок, главные города откупились; Нормандия, которая понесла ущерб от нападений англичан и жителей Байоны на побережье, была освобождена от налога в 1293 году; в других местах он вызвал волнения, нарушившие экономическую стабильность. Поэтому в 1297 году он был упразднен. Но ущерб был нанесен: если с одной стороны этот эпизод иллюстрирует прагматизм Филиппа IV, то с другой — способствует формированию его репутации как государя, который давит своих подданных налогами.

Тем более что в следующем, 1293 году, он прибегнул к другой процедуре, столь же произвольной, хотя она касалась только богатых буржуа — принудительному займу. Февральские счета показывают, что расходы превысили доходы на 46 %: дефицит составил 132.310 парижских ливров. Обращение к флорентийским банкирам Бише и Муше оказалось совершенно недостаточным. Тогда Совет принял решение о займе в 50.000 ливров у королевских служащих и прелатов, который был погашен через четыре года, и принудительном займе в 630.000 ливров у богатых буржуа, который так и не был погашен.

Этот лихорадочный поиск наличности был отчасти вызван ростом напряженности в отношениях с Англией: угроза войны стала более явной и заставила правительство искать дополнительные ресурсы, чтобы иметь возможность финансировать возможный набор войск. Положение в двух областях оказались особенно напряженным: Фландрия и Аквитания. Во Фландрии граф Ги де Дампьер был все больше недоволен посягательствами своего сюзерена, короля Франции. У него было несколько оснований для упреков. Во-первых, он чувствовал угрозу из-за очень теплых отношений короля с соседями и соперниками Фландрии: Артуа графа Роберта II, двоюродного дяди Филиппа IV; Брабанта, где герцог Жан, его дядя Жоффруа и сын последнего Жан являвшиеся родственниками второй жены Филиппа III, Марии Брабантской, которая еще была жива; и, прежде всего, Эно, где граф Жан I д"Авен являлся протеже Филиппа IV и непримиримым врагом графа Фландрии. Мать последнего, графиня Маргарита, умершая в 1278 году, управляла Фландрией и Эно, но ее владения были разделены арбитражным решением Людовика Святого между детьми от двух ее браков: Эно досталось детям ее первого мужа, Бушара д"Авен, а Фландрия — потомкам ее второго мужа, Гийома де Дампьер. Между семьей д"Авен, которая также приобрела Голландию в 1299 году, и семьей Дампьер была лютая ненависть. А король поддерживал семью д"Авен.

Кроме того, графа Фландрии раздражало многократное вмешательство королевских чиновников в дела графства: с 1289 года бальи Вермандуа присутствовал на процессах, проводимых графом Фландрии, и слушания должны были проходить на французском языке. Наконец, король воспользовался волнениями в крупных городах Фландрии, чтобы заключить союзы с противниками графа. С 1280-х годов, в частности, из-за конкуренции со стороны итальянцев, ситуация в Брюгге, Ипре и Генте стала напряженной. Положение простых рабочих (gemsen) все более ухудшалось, а отношения с патрициями, буржуазией, крупными купцами, становились все более напряженными. Начались массовые беспорядки. Буржуазия обратилась за помощью к королю Франции и поэтому получила прозвище "Leliaerts" ("Лелиарты", люди лилии, в честь лилии, геральдического символа французского короля), в то время как простые рабочие возлагали свои надежды на графа.

С 1285 года произошел ряд инцидентов: В 1287 году монахи аббатства Святого Петра в Генте отдались под защиту короля; в 1289 году, по просьбе жителей Гента, Филипп IV учредил в городе "стражу" для защиты от произвола графа. В 1292 году Валансьен, восстав против графа Эно Жана д"Авен, попросил поддержки у графа Фландрии, который, воспользовавшись ситуацией, попытался заполучить в свои руки всю область Остревент, оспариваемую между двумя графствами. Филипп IV поддержал графа Эно.

Для графа Ги де Дампьера король Англии Эдуард I был естественным способом противостоять захватнической политике французского короля. Фландрия не могла обойтись без английской шерсти, а Англия нуждалась во фламандском рынке для ее продажи. Это экономическое взаимодополнение естественно привело к политическому союзу: в 1292 году Ги де Дампьер отправился в Лондон. Во время очень сердечных переговоров с Эдуардом было сделано предложение о браке между дочерью Ги Филиппиной и сыном Эдуарда и наследником английского престола принцем Эдуардом. Хотя о враждебных жестах по отношению к королю Франции не могло быть и речи, последний не мог не отнестись к этому союзу с подозрением.

Тем более что в это же время в Аквитании обострялась ситуация между подданными Капетингов и Плантагенетов. Первоначально это был вопрос частного соперничества между моряками Байонны и Нормандии. В 1292 году в одном из нормандских портов произошла стычка, ставшая отправной точкой для серии нападений, контратак, реваншей и карательных экспедиций, которые переросли в настоящий морской конфликт такого масштаба, что государи были вынуждены вмешаться. Последовательность событий была крайне запутанной, и ответственность взаимной: корабли из Байонны были потоплены нормандцами в Руайане и в устье Жиронды; в конфликт были вовлечены англичане, с флотилией из Cinque Ports, морского союза пяти портовых городов графств Кент и Сассекс, ответственного за обеспечение безопасности судоходства в Па-де-Кале. Настоящее морское сражение произошло 15 мая 1293 года у мыса Сен-Матье  в Бретани, между нормандцами, байоннцами и англичанами.