— Вы хотите сказать, — вкрадчиво заговорил Павел Петрович, — что я с этой Лизи, с этой селедкой английской? Я — русский дворянин! Я — князь… Ростов!

— Именно, Павел Петрович, потому что вы князь Ростов! Он, наверное, — обратился я к князю Андрею, — после смерти князя Николая Андреевича и права свои заявил?

— Нет, — ответил князь Андрей, — никаких он прав своих не заявлял. Мы впервые от вас слышим, что он наш родственник. Он, конечно, подлинную свою фамилию потом назвал, но всегда утверждал, что просто однофамилец.

— Что, — захохотал Чичиков, — скушали? И еще не такое от меня… Подавитесь!

— Павел Петрович, а я разве говорил, что вы с этим Лизи в некой связи состояли?

— С ней, а не с ним! Лизи была женщиной! — поправил меня тут же Христофор Карлович.

Ох уж это его остзейская точность! Но делать было нечего. Пришлось, как говорится, раньше времени открывать карты.

— Нет, Христофор Карлович, Лизи был мужчиной. Еще со времен Шекспира они женские роли в своих пьесах играли.

— Но позвольте? — негодующе посмотрел на меня Бенкендорф. — Это невозможно. Опасно. Могли тут же разоблачить!

— Но не разоблачили же! — возразил я. — Впрочем, — посмотрел на Павла Петровича, — кто его знает? Не с Лизи ли Пушкин своего графа Нулина списал? Не вы ему этот сюжетец, Павел Петрович, подкинули? — И тут же заговорил серьезно: — И кончим об этом. С нами дама.

— Пусть слушает, — огрызнулся вдруг Чичиков. Он был взволнован — и даже не заметил, что я перепутал поэмы Пушкина: не в «Нулине», а в «Домике в Коломне» мужчина переоделся в женщину. — Пусть слушает, — выкрикнул он еще раз, — если в наши мужские игры вздумала с нами играть! — И спросил ее грубо: — Что вас держит здесь? Улетайте к своему князю со своим сыном. Улетайте. Мы сами без вас разберемся! — Княгиня на сей его выпад не ответила и сына удержала, но на Павла Петровича так взглянула, что он побледнел и в стол до хруста руками своими вцепился.

В воздухе повисла театральная пауза. Все вдруг почувствовали какую-то неестественность, вымученность сложившегося между нами разговора. И все к тому же не понимали, к чему весь разговор клоню, чего добиваюсь? А я свой разговор затеял об этом Лизи, чтобы она появилась!

Пока не буду говорить, кто это — она? И все-таки вам признаюсь. Не Шерлок я Холмс — и даже не доктор Ватсон — и уж, конечно же, не Конан Дойл!

Разумеется, книжку Шенгил «Руководство для начинающих авторов — как писать детективы?» я внимательно проштудировал, но ведь что он, подлец, начинающим авторам советовал! «Никогда не разматывайте клубок, а наматывайте: не распутаете, в лучшем случае; а в худшем — так напутаете, что самим тошно станет. Что я этим хотел вам сказать? Знайте заранее: кто? каким образом? — и проч. совершил преступление! Зарубите это неукоснительное правило у себя, так сказать, на носу. Совершите, мысленно конечно, это свое преступление — и уж тогда пишите в полное свое удовольствие от имени преступника. Только, смотрите, не проговоритесь, на первой же странице, от чьего имени вы пишите! И тогда успех вам обеспечен».

Так вот, господа читатели, у меня не тот случай. Я не наматываю клубок, а разматываю. Правда, Шенгил в своей книжке и об этом написал. «Если вам трудно «сочинить» преступление — характер не тот, фантазии «преступной» маловато, — берите сюжеты для своих детективов из судебной или следственной практики. Но помните, тривиальные сюжеты читатель наш не любит! А ведь только такие «сюжеты» у нас раскрываются. Поэтому вы или гениальным писателем, как наш Федор Михайлович Достоевский, будьте, или гениальным сыщиком. Третьего не дано».

Как вы понимаете, на Достоевского я не претендую, а сыщик из меня никакой. И за роман этот взялся потому только, что на Порфирия Петровича понадеялся, на его тетрадки в клеенчатых переплетах. Но вы сами читали его письмо, так что… пришлось мне Ваську срочно позвать. И его «гений» меня не подвел! «Задуло», как Павел Петрович выразился, в парусной комнате ветром. Вот такие дела. Поэтому и увел я «героев» своего романа из этой комнаты. Вдруг опять там что-нибудь сломается!

Конечно, нехорошо на кого-нибудь голословно злодеяния эти двухсотлетней давности повесить. Но что делать? Домой хочется. А из дворца меня не выпускают, пока я им настоящего преступника не найду.

Теперь вы понимаете, почему время тяну, на что надеюсь?

Нет, не понимаете?

Скажу откровенно, и я не понимаю, зачем время тяну, на что надеюсь?