Следом за ней мы вошли в просторную горницу. От цветов на окнах, домотканых половичков и кружевных белоснежных салфеток, украшавших предметы интерьера, веяло любовью к собственному жилищу, домашним уютом, теплом сплочённой большой семьи. Однако никого, кроме сестры Кариллис, в доме не было. Подвесная люлька у печки тоже пустовала. Лишь на подоконнике толстая трехцветная кошка, растянувшись во всю длину, лениво вылизывала собственный кулачок.

— Садитесь за стол, — приказала Привратница. В ее голосе до сих пор металлом отдавали нотки, которым невозможно было не подчиниться.

Мы с Викером сели, как примерные ученики, на скамью у окна, сложив руки на коленях. Как ни хотелось мне погладить кошку, под суровым взглядом старой монахини следовало вести себя прилично.

Привратница выставила на стол кружки, крынку молока, хлеб и сыр. Села напротив. Пошевелила бледными узкими губами — молилась Великой Матери. Требовательно посмотрела на меня. Я спешно пробормотала молитву и подалась вперед, ожидая вопроса. И он последовал.

— Зачем ты разыскала меня, сестра Тамарис, отвечай? Говори смело — мои все в саду, урожай собирают. Даже, вон, прапраправнучку с собой утащили! — она кивнула на люльку.

Ощущая, как пересохло в горле, я плеснула молока в кружку, отпила. И сказала:

— Расскажите мне правду об Асси Костерн!

Викер напряженно ждал ответа старухи. С одного взгляда на нее его внутренний воин признал ее за равную — эту беззубую шаркающую каргу, и от этого несоответствия внутреннего образа внешнему паладину было сильно не по себе.

Сестра Кариллис помолчала, глядя бесцветными от возраста глазами куда-то в пустоту. Затем приказала:

— Тамарис, расскажи мне о Фаэрверне. Правда ли то, о чем болтают люди — будто обитель пала, а сестры мертвы?

— Правда, — спокойно ответила рыжая, но Викер видел, как побелели ее пальцы, с силой сжавшие боевой посох, — нам с Асси удалось спастись… Может быть, выжил кто-то ещё, но я не знаю об этом!

— Где сейчас девочка?

— В Таграэрне, под присмотром мэтрессы Лидии…

— Слава Великой Матери!

— Воистину слава!

— Готова ли ты услышать правду, сестра?

— Давно готова, тэна!

— Доверяешь ли ты своему спутнику?

— Именно от отвез Асси в Таграэрн!

— Что ж… — старуха отставила сармато и сложила руки на столе. — Клавдия была хорошей настоятельницей. Все мы страшились того, что происходит в Вирховене, однако она радела о судьбе страны, как о судьбе ребёнка, которого у неё не было. Проводила долгие ночи в молитвах о сёстрах, о простых людях, о Родине. Однажды я спросила её, для чего истязать себя еженощными молитвами, ничком, на холодном полу нашей часовни, коли Богиня и так знает о происходящем, и она ответила: ‘Если есть хоть малейший шанс напомнить Великой Матери о нашей тревоге через молитву, я хочу им воспользоваться!’ Как ты знаешь, Тамарис, Материнский алтарь почти всегда заперт, и отрывают его только на Великие праздники. Даже ключ от него хранится не у матерей-настоятельниц, а у нас, у привратниц. На рассвете одного из дней мэтресса Клавдия прибежала ко мне в слезах и казалась безумной, требуя открыть алтарь вопреки правилам. Она рассказала, как провела очередную ночь в монастырской часовне, моля Сашаиссу остановить Файлинна и спасти людей от страшной участи, становящейся все более очевидной. Усталость смежила её веки, и она уснула ничком прямо на каменном полу пред алтарём. Во сне она чувствовала себя счастливой, поскольку несла миру любовь, а когда проснулась… услышала за запертыми воротами алтаря детский плач.