Сказать, что Викеру было страшно, значило ничего не сказать!
Тами пошла к одному из камней, всё так же спотыкаясь, и каждый раз паладин забывал, как дышать. Сам не зная почему, он понимал — упасть в землю-прах ей никак нельзя!
Дойдя до камня, рыжая вздохнула коротко и сильно, словно от боли, и положила руки на его поверхность. Та ответила низким гулом, срывающимся в визг. У паладина заложило уши. Земля забурлила, как кипяток, оттуда потянулось к монахине Сашаиссы нечто белёсое — то ли клейкие нити, то ли черви.
Викер и рад был бы броситься на помощь Тами, но его сковал ужас. Лишь шумели в сознании отдалённым прибоем слова молитвы, которую недавно он декламировал, будто простые стихи. Сам того не замечая, он принялся повторять их. В душе разгорался ранее теплившийся огонёк надежды, ширился, подминая под себя и сжигая страх от увиденного на поляне, отчаяние и презрение от предательства брата, осколки разбитой веры… Ар Нирн читал молитву вслух, шептал, сбиваясь и задыхаясь от тумана, рвущегося в горло зловонными испарениями…
Лицо Тамарис исказила гримаса мучительного напряжения. Спустя миг камень вдруг почернел и… умер.
Стена тумана стала плотнее.
Рыжая, развернувшись, пошла к следующему. Чем громче звучал голос Викера, тем медленнее ползли за ней белёсые ‘опарыши’, неловко ворочались в прахе, замирали…
Один за одним Тамарис ‘гасила’ белые камни, превращая их в неживые куски гранитной плоти. Стена за стеной наплывал туман на поляну, не в силах стянуть кольцо. Слово за словом вспоминал и читал паладин молитвы Великой Матери, слышанные в детстве от матери и нянек. В какое-то мгновение он позабыл о себе, о Тами, ощутив себя пылинкой на шкуре мироздания, каплей воды и ростком в ЕЁ ладонях. И понял нечто такое, что нельзя было произнести, высказать, объяснить… С чем не справилось сознание, отправляя ар Нирна в спасительную темноту.
Когда он пришёл в себя, обнаружил, что уже занимается рассвет, а он, Викер, лежит головой на коленях Тамарис. Страшная поляна была совсем рядом, но камни более не светились, а туман развеялся, унеся с собой потустороннюю жуть.
Монахиня смотрела паладину в лицо, и в её глазах плескалась тихая, осторожная какая-то радость. Она молча гладила Викера по голове, отчего ему захотелось прикрыть веки и вновь стать мальчишкой под ласковой материнской ладонью. Однако он спросил, как ему казалось, громко, а на самом деле едва слышно:
— Тами, что случилось со мной?
Минуты текли без её ответа, лишь слегка загрубевшая ладонь бережно касалась его лба, щёк, макушки…
— Тами! — сорванным голосом потребовал он.
— Ты услышал Зов, Викер ар Нирн, — с любовью улыбнулась она. — Зов Великой Матери.
Часть четвертая: Фаэрверн навсегда
Нам пришлось вернуться назад, на тот перекрёсток, с которого мы свернули на неторную дорогу, и ехать в Костерн обычным путём.
Всю обратную дорогу мы молчали, обдумывая увиденное ночью и не спеша тревожить друг друга разговорами. Впрочем, это Викер обдумывал, по его открытому лицу эмоции прочитывались легко, а я просто любовалась горными видами и молилась. Обо всех.
Лошадки миновали перевал и пошли быстрее — видно, чуяли жилье. За очередным поворотом показался спуск в долину, на самом краю которого стояла деревенька, где я решила остановиться и выспаться, ибо в прошлую ночь поспать так и не удалось. Не иначе, Сашаисса уберегла нас от сна в запретном месте, послав мне видение тёмного пути! Иначе мы могли бы и не проснуться, как те, чьи лица виднелись в туманном мороке…
— Тами, — позвал паладин, ехавший чуть позади, — Тами, что это была за поляна?
Я скрыла улыбку. Немало времени понадобилось этому Воину Света, чтобы обдумать случившееся и задать правильный вопрос!