Книги

Ежевика в долине. Король под горой

22
18
20
22
24
26
28
30

– Сказочно?

– Сказочно. Да, хорошее определение.

– Начиная с фей или только про танк? – теперь Тристан над ним подтрунивал.

– Ты насмехаешься? Это все шутка?

– Нет, – он резко посерьезнел и сжал лавандовую повязку. – Я клянусь тебе памятью Ронсенваль.

– Я понял. Прости. Тебе больше не нужно мне доказывать правдивость слов. Ты поклялся однажды, и у меня нет поводов в тебе сомневаться. Я просто не справился с потоком излияний про кукол, предсказательниц и ржавых ветеранов.

– Согласен. У меня есть просьба, – осторожно обратился Тристан и дождался, пока Илия кивнет. – Возьми это на себя.

– Прости?

– Подожди пару часов и увидишь тут шайку агнологов, которые заладят про чудесное. А у нас из этой категории официально представлен только ты. Во всем Эскалоте, – напомнил Тристан. – Мне нельзя раскрыться перед ними окончательно. Мои родители работали с корпорацией и погибли в пожаре в один день. И обстоятельств я не знаю. У меня нет ни единого повода доверять этим людям.

– Это подвиг – то, что ты сделал. Из разряда чудес, но подвиг.

– Я знаю, но это неважно. Помоги мне.

Взять на себя чужое деяние – тоже подвиг, особенно когда от тебя только их и ждут последние полтора года. Поднять и отправить в бой подбитую прогнившую технику силой мысли – это планка, которой будет очень сложно соответствовать впредь. Скрипя зубами, Илия согласился ради Тристана. Он совсем не хотел, чтобы с его другом, верным рыцарем, оживляющим старые вещи, случилась беда. Они просидели в покое карцера два дня, за которые успели обрасти мифами. Командование балансировало на грани: сохранить моральный облик преемника и не дать слабину в тяжелой обстановке. Агнологи суетились вокруг штаба, как пчелы на сотах. В стане врага лютовали. Было понятно, Великий кесарь напуган, и только Кнут внутри его сохраняет спокойствие.

Глава V

Мраморное крошево

Я не участвую в войне —Она участвует во мне.Юрий Левитанский, Ну что с того, что я там был…

Мороз заковал вечно проливающуюся с неба воду в лед, такой прекрасный, если с ним не соприкасаться. Кампани, деревню-гарнизон, удерживали без особого труда, да и враг, заняв окопный городок, унял прыть. Только на подступах порой огрызались ленивые диверсанты. Старый фронт снова замер в стагнации, однако теперь эскалотцам довелось зимовать в домах, а не блиндажах. Сравнительный комфорт, казалось, унял революционные всплески после отступления и гибели 12-го пехотного полка, принесенного в жертву прожорливой артиллерии Кнуда. Когда Илия вышел из карцера, он получил приказ о переводе его с Тристаном в кавалерию. Несмотря на назначение, коня и палаш ему так и не выдали. Впрочем, весь эскадрон отсиживался в Кампани вместе с ним. Драгуны, что рыцари, что младшие офицеры, оказались все, как на подбор, дворянского происхождения. Илия понимал, что из-за их лояльности его и причислили к полку. Хотя жаловался Тристану, что считает это неверным.

– Это опасно и неправильно, – увещевал он профессорским тоном. – Зачем сближать меня с привилегированным меньшинством, если большинство – вот оно, ходит с нами по одной деревне, спит в одних домах? Отправляя меня в армию, они наставляли меня: «Давайте, младший лейтенант Гавел, сыщите себе любовь простого люда, сражаясь плечом к плечу с солдатами». План звучал отлично, а вот его реализацию похерили еще на этапе распределения меня на «межевой фронт». Вот что все видят? Как одних бросают подыхать, а мою шкуру спасают в первую очередь? Как командование не отпускает меня дальше первого поста? Как меня окружили детьми из благородных семей, которым дали тайком приказ не оставлять меня одного?

– Это нормально, Илия. Так поступали все наследники, – успокоил его Тристан.

– Я не наследник. Вспомни первые плакаты… Лицемерные популисты! Они дали всем ложные надежды и подписали их моим именем. Я и сам сыпал обещания горстями – чего стоит только мое заверение остаться с нашим полком. Не знаю, что хуже: что я поджал хвост, когда Лоретт взял меня на прицел, или что нет свидетелей моего позора, кроме тебя, герцога и капитана.

Он запустил пальцы в волосы, а потом спрятал лицо в ладони. Илия линчевал себя только при Тристане. А тот утешал, говорил, что сдержи он слово, лучше от этого никому бы не стало.

Неуместное заигрывание с народом привело к первым забастовкам. Но генерал Лоретт разогнал бунтовщиков. Кто-то посчитал, что он поступил мягко и его слабость дала нежелательные плоды. В столице начались первые демонстрации. Герцог отбыл подавлять волнения. Было бы не критично, но бастовал оружейный завод. На Старом фронте стало недоставать патронов, основные поставки отправляли на Север. Дошло до того, что солдатам выдавали патроны прямо перед дежурством и вылазками.