Он благоговейно скользнул взглядом по шасси и слетевшей гусенице. Звуки далекой битвы усилились, и пролетевшие еще два союзных самолета подстегнули эскадру. «Расщедрились они на авиацию. Видно, плохи дела». Гаро поторопил их. Истребители шли на разворот, бой приближался.

– Не успеем, даже если доберемся до почвы, – разъяренно произнес Оркелуз.

– Скачите вперед, я в замо́к, – бросил Тристан, спешился и привязал коня к трухлявой ветке.

– «Скачите»? Такое слово выбрал? – язвительно спросил Оркелуз.

Драгуны двигались вперед. Гаро потребовал: «Илия, я не могу тебя оставить в замке́. Поехали». Тристан обернулся к нему и выразительно посмотрел. За полтора года они научились общаться безмолвно. Он всем видом выражал – знает, что делает. Через силу Илия заставил себя потянуть за узду и развернул коня.

Они шли еще долго. Ночь наступила раньше, чем возник первый пост. А за ним показался и укрепленный старый мостик через Вальтеру. Тристан нагнал их, живой и невредимый, уже у заставы. Он вновь одним взглядом сказал Илии: «Поговорим об этом позже».

В деревне обосновался штаб, и там же Илия встретился глазами с генералом Лореттом. Скрываться было поздно, тот заметил преемника издалека. Они буравили друг друга взглядами пару минут так, словно стрелялись на дуэли, и герцог покачал головой и поджал губы. У него был вид разочарованного старика. Илия приблизился вместе с Тристаном. Они демонстративно сняли ремни и протянули оружие его сопровождению. На людном переулке их экспрессивную мизансцену наблюдало множество зевак. Герцог, конечно, предпочел бы избежать гласности и планировал закрыть глаза на наказание. Но Илия оставил свой полк и теперь жаждал мести тому, до кого мог дотянуться. Под карцер отвели старый участок местной жандармерии. Удивительно, но, несмотря на отступление, бои, диверсию с мостом и множество происшествий последних суток, на гауптвахте было пусто. Отличились только Илия с Тристаном и были рады, что смогут поговорить наедине. Разговор зрел и рос в них долго, и сейчас грозился осыпаться лепестками на ледяной камень. В окопах всегда окружают лишние уши. Бывшая тюрьма стала местом долгожданного уединения.

– Не думай, что тебе удастся смолчать о танке.

– Я и не думаю, – передернул погонами Тристан, от нахлынувших воспоминаний по его рукам побежали мурашки. – Едва ты выйдешь из камеры, ты услышишь много интересного. И ради тебя и Истины, лучше знать, что отвечать на вопросы.

С потолка методично капало в центр камеры. Снаружи доносились звуки оживленных улиц, забитых солдатами. Илия вопросительно посмотрел на Тристана.

– Раз я теперь отдал тебе свою жизнь и верность, самое время узнать про мой дар. Я умею оживлять предметы.

Он отрапортовал заявление как доклад: логично и беспринципно. Я умею оживлять предметы, мол, и нечего тут поделать.

– Например? – хрипло выдавил из себя Илия.

– Не все предметы. Только те, что имеют человекоподобный образ. В детстве у меня была кукла, сшитая из материнской юбки. А у меня от родителей ничего не осталось, я так эту игрушку любил, что однажды оживил ее, и даже не понял как.

– А ты уверен, что не заигрался, что тебе не показалось? – тактично уточнил Илия, но интонация все равно выдала в нем махрового скептика.

– Уверен. Потому что потом я оживил истукана, который стоял в лесу несколько сотен лет.

– Ясно.

– А потом встретил провидицу – фею. Я говорил тебе, что она одарила меня предсказанием о службе великому королю древности.

– Фею, говоришь…

– Перестань немедленно! – потребовал Тристан. – Я не шучу, я не чокнутый, это не нервное. Ронсенваль – моя Ронсенваль, о которой я тебе говорил, тоже была феей.