— Фирма при акциях и при деньгах.

— А ты?

— Я что, хуже всех? Мне тоже перепало.

Тут Эля не утерпела:

— А ты меня любишь?

Знала, что этим вопросом нельзя злоупотреблять. Свидетельские показания, полученные под давлением, ни один суд во внимание не принимает, но зачастую не могла удержаться. Алекс по-разному на него реагировал, но тут был в благодушном настроении:

— Конечно, люблю. Даже обожаю.

Он поцеловал ее в щеку, потом в губы и начал выразительно расстегивать брюки.

— А почему в загс не ведешь? — успела вставить Эля.

Брюки вернулись в исходное положение.

— Почему, говоришь? Если честно, сам не знаю. Для тебя слово «последний» чем пахнет?

— Ничем!

— Во всяком случае, не французскими духами «Шанель номер пять». Для мужчины «последняя» отдает погребальным звоном и дорогой на кладбище. Ведь для мужей жены, по крайней мере в теории, — последние женщины.

— Вот еще выдумал! Ты для меня последний и есть. Никто мне в жизни больше не нужен. Любименький мой… — готова была пустить слезу Эля. Но Алекс был настроен серьезно.

— Трудно на такой шаг решиться. Боюсь. Может, я последний идеалист. Ты же не слепая, журналистка. Видела много, читала еще больше. Европейская, христианская модель брака умирает. Уже сейчас от нее почти ничего не осталось. Много ли сумасшедших сегодня будут требовать от невесты невинности? Ведь так было. Католическая церковь долго не признавала разводов. Только от храма и до кладбища. Тут тебе и время, и пространство.

— Пожалеть вас надо, бедненьких. По мне так самое то. Женишься, я тебе буду верной женой, без обмана.

— Мне этого тоже хочется. Но сам в себе не уверен. На практике редко получается. Я думаю, и Шредеру так хотелось, и Йошке Фишеру, и Чарли Чаплину, и Льву Ландау, и даже Пушкину. Уж он-то был в состоянии оценить «и блеск Алябьевой, и прелесть Гончаровой».

— Ты классиков наизусть читаешь!

— Для тебя новость? Не держи меня за неуча. Так вот, еще в юности мама, которую я очень люблю и с мнением которой считаюсь, пыталась мне объяснить, что женам изменяют только недостаточно интеллигентные люди. Я готов был ей поверить, часто ее советы мне хорошую службу служили. В этом вопросе — мимо. Можно допустить, с некоторым усилием правда, что и Шредер, и Фишер недостаточно интеллигентны. Но взять академиков, цвет нации, так сказать. И Ландау, и Канторович, и Королев, и Козырев. Про писателей говорить нечего. От Толстого до Маяковского. Получается, что какой-нибудь бухгалтер Иван Петрович, который всю жизнь на одном стуле просидел, только нарукавники менял, и есть образец добродетели, интеллигентности. Может быть… Я не такой, таким никогда не буду. Тем более что женщины ведь, по сути, только от своего мужа непорочной службы и верности требуют. Какая женщина обиделась на то, что ей в любви объясняются, цветы присылают, взаимности добиваются? Да ни одна! Даже княгиня Вера в «Гранатовом браслете» вполне понимает, что в нее влюбилась какая-то козявка человеческая. Не в свои сани лезет, не по Сеньке шапка, а так все путем. Пусть и другие влюбляются. Нас не убудет!

Эля с трудом вставила слово: