— Я все повторял себе, что происходящее меня забавляет, — задумчиво сообщил Тео. — Пока мне не пригрозили пистолетом.

— Как романтично, — отозвалась она и хмыкнула. — Нет, правда, я вам сочувствую. Наверное, это было ужасно.

— Мне кажется, что на каждое мое новое чтение приходит все больше сумасшедших.

Миссис Стейнберг уже стояла на четвереньках, строя собаке глазки.

— Ну, от этой книги у кого угодно крыша может поехать, — сказала она, перемежая слова нечленораздельным проборматыванием материнских нежностей. — Вам следовало помнить об этом, когда вы ее сочиняли.

Оттуда, где сидел Тео, лица ее он сейчас видеть не мог — только клинышек колготок. Пытаясь справиться с приступом паранойи, он поозирался вокруг. Здесь ему ничто не грозило; он находился среди доброжелательных, интеллигентных, услужливых людей, в уютной чердачной квартире, видевшей некогда, как создаются великие произведения искусства. В одной руке он держал чашку прекрасно сваренного кофе, в другой печенье. На стенах висели интересные экспрессионистские полотна одаренных молодых живописцев, несколько африканских статуэток и японских орнаментов. Шпиц был смышлен и воспитан. И спокоен, спокоен, спокоен.

— Та часть книги, которая выводит людей из себя, принадлежат Малху, — сказал Тео. — Я за них отвечать не могу.

Томоко повернулась к нему, позволив песику завладеть его добычей.

— Вы слишком скромны, — сказала она. — Ваш Малх блестящ. Совершенно фантастическое творение.

Пауза. Шпиц, носивший, кстати сказать, кличку «Маркер», опустил мохнатую мордочку на свернутый журнал и смежил веки.

— Я не придумывал Малха, — сказал Тео. — Он настоящий.

— Именно такое впечатление он и производит, — радостно подтвердила Томоко Стейнберг.

— Вы не поняли. Я говорю серьезно. Я действительно нашел свитки. Действительно перевел их с арамейского на английский. Малх, Иисус, сцена распятия… все это правда.

Какое-то время Томоко всматривалась в него, ошеломленно приоткрыв рот.

— Ничего себе, — наконец, произнесла она, начав, похоже, понимать подлинную, сокровенную ценность того, во что вложила деньги ее компания. — Так это же еще лучше.

То, что могло обратиться в неловкую и даже некрасивую сцену, было отменено настоятельной необходимостью собрать с ковра осколки битого стекла. Тео запустил кофейной чашкой в ближайшую стену, а попал в горку с напитками. Ни ему, ни Томоко не хотелось вызывать снизу кого-либо из работников «Океана», чтобы те помогли навести здесь порядок. Вот они и ползали по полу на коленях, молча и осторожно одолевая дюйм за дюймом, подбирая пальцами острые осколки и перекладывая их в пустое ведерко для льда. Долгое время в комнате не было слышно ни звука, не считая медленного, размеренного дыхания двух людей, несколько более быстрого — Маркера и тихого звяканья стекла о металл.

 Вскоре стеклышки покрупнее были собраны, однако к нитям «бербера» еще продолжали липнуть крошечные осколки. Резать о них пальцы ни Тео, ни Томоко не хотелось. Оба осторожничали. В их взаимной заботливости проступило подобие интимности, она соединила их, — что-то вроде того.

— Простите, — сказал Тео.

— Да ладно. Я видывала вещи и похуже. Поверьте, что бы вы ни учинили, все равно окажется, что я видела кое-что похуже.

— Вы о других авторах говорите?