– Марла, что это? – недоумевает папа.
Он удивлен не меньше моего, потому что тетя точно знает, какой у меня уровень развития.
– Это слоненок, – говорит она твердо. – Самый обычный плюшевый слоненок. Представляешь, маленьким детям такое нравится.
– Глупость какая, – хмурится папа. – Финард уже слишком взрослый для подобной ерунды.
– Ну, раз он такой взрослый, у него есть собственное мнение, – парирует тетя. – И он может сам решить, нужен ему мой подарок или нет. Он тебе нравится, малыш? Ну? А если так?
Она тычет слоновьим хоботом мне в щеку, повторяя:
– Чмок-чмок-чмок! – потом зажимает нос двумя пальцами и гнусавит: – Будешь со мной дружить, Финард?
Это ужасно глупо, и я смеюсь. Тетя щекочет мне бока слоновьими лапами, и я сам не понимаю, как беру игрушку обеими руками, продолжая хохотать. Слон мягкий и пахнет сладостями. Его хобот лежит у меня на плече, как шарф.
– Ну вот! – победно говорит тетя. – А теперь время обниматься!
И я проваливаюсь в складки ее шуршащего платья, совсем сухого, хотя оно недавно было под дождем. Может, это, правда, платье-зонт? Тетя обвивает меня тонкими белыми руками, похожими на щупальца кальмара, и я зажмуриваюсь от наслаждения, вдыхая ее запах. От нее всегда вкусно пахнет выпечкой, и я не уверен – это потому, что она готовила, или у нее такие духи.
– Ты как будто с востока приехала, где все только и делают, что виснут друг на друге, – ворчит папа. – Когда ты научишься уважать его личное пространство?
– Малышей рекомендуют обнимать минимум десять раз в день! – заявляет тетя, неохотно выпуская меня из объятий. – Детям необходима ласка, так что хотя бы я буду баловать своего племянника, раз уж единственный родитель этого не делает.
Папа смотрит на тетю так, будто она грозит сорвать эксперимент, над которым он корпел два года. Та примирительно разводит руками.
– Все-все! Ухожу из святая святых! Оставила вам праздничный рулет на кухне! Поешьте обязательно! Я положила вместо сахара мед, он полезный!
И она убегает из лаборатории, так и не задев ничего своим огромным шуршащим платьем. Я с тоской наблюдаю в окно, как тетя уходит по садовой дорожке, укрытая двумя зонтами – один для головы, а другой для ног. Капли дождя на стекле размывают ее силуэт. В свете садовых фонарей мятное платье переливается, как чешуя золотой рыбы. Я провожаю тетю взглядом до тех пор, пока она не растворяется в темноте за кустами гортензии, и слышу за спиной надломленный папин голос:
– Не знал, что тебе такое нравится…
Я встревоженно поворачиваюсь. Когда папе плохо, он не улыбается через силу, как тетя Марла и все остальные, кого я знаю. Уголки его губ опущены, брови сдвинуты, и он смотрит на меня с таким холодом, что мне становится стыдно и страшно. Если папа сильно расстроится, нам придется переехать на уровень ниже, и тогда он потеряет лабораторию, свою работу и таланик. А все из-за этого дурацкого косоглазого слона.
– Мне такое не нравится, – говорю я как можно увереннее. – Я взял его, чтобы тетя не расстроилась, но вообще-то он мне не нужен. Из него даже пособие по анатомии не сделаешь: у него нет внутренних органов, только синтепон.
– Рулет придется выбросить, – говорит папа, все еще хмурый, но, кажется, довольный моим ответом. – Натуральный мед бывает только на десятом уровне, а в ненатуральном содержится оксиметилфурфурол. Это канцероген, который при сильном нагреве повышает свою концентрацию, так что лучше не рисковать.
– Я знаю, – говорю я.