– Я решил смыть себя в ванну, – заявил я с порога. – И мне нужен состав, который разложит органику, но оставит целым водопровод.

Лаборатория встретила меня игрой бликов в стеклянной посуде, ароматом цитрусов, шелестом карликовых деревьев на верхних полках под кондиционером, блестящим металлом и матовым экопластиком. Я прошагал буквой П по лабиринту из тумб и шкафов, попутно осматривая их на предмет необходимого оборудования. Обогнул стеллажи и добрался до рабочего стола у окна, где меня ждал Густав.

– Похоже, и дома достаточно реактивов, – сказал я ему. – Или все-таки сходить в институт, пока там никого нет?

Парочка пропавших из хранилища канистр сегодня не вызвала бы вопросов у коллег. Для остального мира наступили трудовые будни, но в нашем институте никто не приходил на работу в первый день после церемонии награждения.

– Пожалуй, легче будет обойтись своим.

Густав, как всегда, молчал, готовый в любой момент подхватить мою мысль или мой халат. Справа от него находилась матовая черная доска, при взгляде на которую я не мог не вспомнить такую же доску в нашем зале для совещаний. Месяц назад, войдя туда, чтобы обсудить с коллегами ход эксперимента, я обнаружил на столах аккуратно разложенные конверты с одинаковой надписью: «Заявление о переводе». А на доске ярко-зеленым маркером было написано: «Финард Топольски – токсичный руководитель».

– Нет способа сильнее унизить токсиколога, чем назвать его токсичным, – сказал я Густаву. – Да, возможно, я был резок. Возможно, невнимателен. Да, наверное, я давил на них. Но зато мы всегда достигали результатов! И мы сделали бы все идеально и в этот раз, если бы они понимали, насколько важны для человечества наши разработки! Если бы перестали думать только о своем удовольствии каждый день и озаботились судьбой всего человечества!

Я схватил мел и стал расписывать подходящие формулы растворения, прикидывая в уме схему конструкции из доступной мне лабораторной посуды. Густав молча наблюдал за мной, согласный с любой моей задумкой.

– Идиоты, – цедил я сквозь зубы. – Да, со мной нелегко. Да, я не знаю, как правильно вести себя в обществе, не понижая людям уровень. Но они должны понимать элементарные вещи! У меня было слишком мало времени, чтобы изучать этот их этикет и нормы социального поведения! Они должны просто игнорировать эту часть меня, если хотят пользоваться моим умом в полную силу! Я никогда не делал упор на социализацию. Я даже фелицитологию[15] не изучал! И все ради тех результатов, которых мы добились. А с Магнолием, сколько бы он ни улыбался, они никогда не решат проблему токсичности Гедониса! Никогда! Даже с его новым талаником!

Мел крошился в моих руках, я то и дело выбрасывал обломки и хватал новые брусочки. Они мерзко скрипели, соприкасаясь с гладкой от частых стираний поверхностью доски. К тому времени как подходящая формула была готова, у меня все ботинки оказались в меловой пыли и я раздавил не менее пяти брусочков.

– Проклятый карбонат кальция.

Часы на руке запикали, сигнализируя: «Завтрак». Я открыл ежедневный список из двадцати пяти пунктов и долгим нажимом кнопки удалил их все. Каждый мой день был расписан по минутам последние двенадцать лет. Я делал все, чтобы экономить время: свел бытовые нужды к минимуму, всегда следовал режиму, исключил любовные отношения, никогда не заводил друзей, никогда не развлекался впустую. И все равно ничего не успел.

– Честно говоря, я бы хотел умереть, как мой отец – от переутомления, – признался я Густаву. – Упасть прямо тут, в лаборатории, и, умирая, точно знать, что я выжал из себя все. И если бы не этот проигрыш, я бы еще поработал. За полгода я успел бы закончить как минимум три новых образца. Но что теперь толку…