– Слушай, ты вообще отдыхаешь когда-нибудь?

Болтушка, конечно, говорила, что Финард трудоголик, но я не ожидал, что настолько.

– А вы бы стали п-прохлаждаться, зная, что от вас зависит чья-то жизнь? – холодно спросил Топольски, взбалтывая прозрачную жидкость в колбе. – Гектор дал мне п-пять дней на новый образец, и, если я не справлюсь, еще один человек умрет по моей вине. Но вам, разумеется, плевать на это, н-не так ли?

Я пожал плечами.

– Разве твоя продуктивность не увеличится, если ты будешь отдыхать хоть иногда?

– Она ув-величится, т-только если я получу таланик.

Спорить с ним было бесполезно, и я бросил это дело, а к вечеру белобрысого начало тошнить: чем-то надышался в лаборатории. Он ничего не стал есть на ужин и выглядел бледным и вялым. Как бы Максий ни старался, не затолкал в него ни кусочка, поэтому вечером, уже перед сном, дед заявился к нам в комнату с двумя стаканами молока и тарелкой толсто нарезанных бутербродов. Запах дедовского пота, ветчины и сыра я услышал за десяток метров и сразу пошел открывать.

– Я вообще-то не к тебе, – с порога заявил Максий. – Я к Финарду. Он, бедняга, голодный остался, так что я принес ему перекусить. И уж тебе заодно. Еле выпросил у поваров. Мне теперь придется за это всю посуду им перемыть. Тут по пять штук каждому. Смотри не ешь половину одуванчика! И скажи ему, пусть обязательно выпьет молоко. Я где-то слышал, что оно выводит всякие токсины!

– Ладно, ладно, – сказал я, забирая у него тарелку. – Иди уже мой свою посуду.

«Очень вовремя. Я как раз проголодался».

– Не съешь его долю! – повторил дед и скрылся за дверью.

– Кто-то заходил? – спросил Финард, выходя из душа.

– Дедуля пришел тебя подкормить, – сообщил я ему, жуя бутерброд. – Будешь?

Топольски посмотрел на еду без капли энтузиазма.

– Нет аппетита, – отозвался он, сев погреться перед камином.

– Ну хоть молока выпей.

– Ненавижу молоко. От него еще сильнее тошнит.

Я смотрел на его тощую спину, на пушистые волосы, на отрешенный взгляд, на прислоненного к его боку зайца, которого он брал с собой даже в ванную комнату, и чувствовал, что происходит непоправимое. Я начинал привязываться к этому парню. Конечно, до дружбы нам было еще ой как далеко, но тонкая, тоньше натянутой паутинки, ниточка связи уже образовалась. И она была куда крепче наручников, которыми я приковывал к себе Финарда на ночь. В какой-то степени Максий был прав – я тот еще людист.

– Точно не будешь? Дед очень старался ради тебя. Выпрашивал у поваров. Ему теперь придется за эти бутерброды посуду мыть.

– У меня нет аппетита, – повторил Финард, бездумно глядя на раскаленные оранжевые трубочки за каминной решеткой. – И он прекрасно знал, что я не стану есть. Он принес их вам, просто не захотел признаваться.