– Да, теряешься. Это и понятно. Потому что ты ужасная идеалистка, Тань. Ты всегда пряталась за выдуманные тобой же понятия о честности и порядочности. Вот ты обиделась на меня, что я тебя бросил, когда ты заболела… Но ведь я тогда честным с тобой был, согласись! Не стал притворяться ангелом, не стал изображать из себя жертвенность! Неужели это так трудно понять?

– Трудно, Дим. Очень трудно. Я ведь любила тебя тогда и думала, что ты меня любишь. Я надеялась на тебя, Дим.

– А я тоже тебя любил… Я и сейчас люблю. Просто я не захотел, чтобы наша с тобой любовь превратилась в… Не знаю даже, как сказать…

– В безобразие превратилась, да? Я бы умирала, а тебе бы пришлось на все это смотреть? Это ведь так некрасиво, когда человек умирает… Пусть лучше он один умирает, надо уберечь себя и свою любовь от неприятного зрелища! Вот ты и уберег, Дим, правда? Своя рубашка ближе к телу, скажи?

– Да ладно, Тань… Ну что делать, да, я такой… Убить меня теперь, что ли? Да, я не прикрылся обманным самопожертвованием, я тогда тебе прямо все объяснил… Конечно, можно было и слова другие найти, завуалировать правду… Но зачем? Ведь все так делают в подобной ситуации, поверь. Только одни лукавят, а другие правду говорят. Ангелов среди мужиков не бывает, по крайней мере, я таких не встречал.

– А они не ангелы, они просто люди, Дим. Те, которые не предают и своих в беде не бросают. И сам себя не уговаривай своей правдой, пожалуйста. Правда в том и состоит, что ты меня предал и бросил в беде. И денег на операцию дал потому, что это понимал прекрасно и от чувства вины пытался откупиться. Разве не так?

– Не знаю, Тань… Может, ты и права. Хотя мне трудно это признать… Наверное, я уже наказан за все, так что особо не старайся меня гвоздями к стенке прибить. Наказан тем, что так тебя и не разлюбил… Да я и тебе не верю, что ты меня больше не любишь.

– Нет, Дим, не люблю.

– А этого… Который доктор израильский… Его любишь, что ли?

– Да. Его люблю.

– А я тебе не верю. И вообще… Как ты себе представляешь это свое замужество? Это ж такая страна… Со своими особенностями… Там очень трудно адаптироваться, ты понимаешь это? Языка ты не знаешь, на работу тебя никуда не возьмут… Что ты там будешь делать, скажи? Целыми днями сидеть дома, готовить мужу форшмак и выпекать мацу на ужин?

– Да я как-нибудь сама разберусь, Дим, что я буду там делать. И вообще… Я ведь позвонила тебе только для того, чтобы сказать… Наверное, не надо было тебе звонить. Извини.

– Да ладно, не сердись. И будь счастлива, что ж… Если сможешь, конечно. И еще… Если ты от меня именно этого ждешь… Прости меня, Тань. Прости. Признаю, что жестоко с тобой поступил.

– Прощаю, Дим. И постараюсь забыть все обиды. И все, простимся на этом. Живи счастливо, как сможешь.

– Да, Тань, прощай. Но если вдруг передумаешь…

– Все, Дим, я отключаюсь! Иначе этот разговор никогда не кончится! Все, Дим, все… Прощай…

Отключилась и думала, что вздохнет легко, да не тут-то было. Аура этого разговора еще долго преследовала ее, тащилась за спиной, как тяжелый шлейф. Наверное, зря она ему позвонила, не надо было. Зря послушала Олю. Теперь еще и ей надо все это пересказывать… Уже вечер, она домой с работы наверняка пришла. Надо звонить…

Но разговора никакого не получилось, потому что Оля тихо и виновато пробормотала в трубку:

– Извини, Тань, я сейчас не могу… Давай потом, ладно?

– А что случилось, Оль?