— пересмотр трактовки ключевого для мультикультурализма понятия — «этническое меньшинство». Вместо идеи особого статуса меньшинств правовые нормы стали подчеркивать их юридическую полноправность, равенство их статуса с представителями большинства.

В 1990–2000‐х годах обозначились важные изменения в практическом применении модели мультикультурализма. Если страны, первыми начавшие освоение этой политики (Индия, Швейцария и Канада), применяли ее для регулирования взаимоотношений автохтонных народов своих стран, имеющих в некоторых случаях многовековой опыт совместного проживания на одной территории, то в 1990‐х годах мультикультурализм стал преимущественно инструментом для интеграции мигрантов различных национальностей и конфессий в принимающие сообщества. Такое изменение объекта регулирования повлекло за собой ряд новых проблем в сфере межэтнических отношений, обнажило негативные стороны мультикультурализма и усилило его критику.

Критика велась с различных позиций. С одной стороны, мультикультурализм решительно отвергали национал-популисты, вроде лепеновского Национального фронта во Франции, защищающие утопию культурного единообразия современных государств (такая критика не имеет существенной поддержки в мировой академической науке). С другой стороны, академические ученые, а также политики респектабельных направлений, не оспаривая идеи защиты культурного разнообразия, выступали против побочных политических следствий мультикультурализма, и прежде всего коммунитаризма — государственной политики, которая де-факто не столько поддерживает самобытные культуры, сколько спонсирует деятельность разрозненных общин (а зачастую лишь их лидеров), поощряет параллельное существование этнических или конфессиональных обществ и усиливает замкнутость культурных групп. Как отметила канцлер Германии А. Меркель 16 октября 2010 года, «национальные общины живут бок о бок в одной стране, но не взаимодействуют»[601]. Именно это она назвала крахом политики мультикультурализма. Постепенно эта критика становилась все более глубокой и разнообразной.

После атак 9 сентября 2001 года в США и череды террористических актов в столицах ряда стран ЕС (2004–2007) произошел разворот общественного мнения от ориентации на космополитические ценности в сторону идей «укрепления национального единства». В это время модель «мультикультурного общества» подверглась особенно жесткой критике в разных политических кругах, а западные правительства одно за другим вводили дополнительные программы, по духу противоположные мультикультурной политике. Например, вместо идеи безусловной поддержки культурного своеобразия автохтонных и эмигрантских меньшинств стали применяться правовые механизмы, подталкивающие объединительные процессы. В числе подобных инструментов использовались следующие: обязательный тест для иммигрантов на знание государственного языка; экзамены по истории и культуре принимающей страны; а также ограничение притока мигрантов и изменение критериев их допуска в ряд стран ЕС[602].

Безотносительно политической и идеологической критики мультикультурализма стоит признать, что, несмотря на первоначальный замысел этой модели как равноправной для меньшинств и большинства, в действительности ее основной фокус направлен только на этнические и религиозные меньшинства. Свойственное данной концепции невнимание к месту этнического большинства в вопросах идентичности и публичного употребления культурных различий стало одной из причин небывалого роста национал-популистских движений, выступающих от имени этого большинства. Подъем популизма в виде многообразных проявлений антиэлитарных движений во многом был связан с критикой политики мультикультурализма. Популисты уличали элитарную мораль в лицемерии, показывая, что представители высших слоев общества твердят о достоинствах притока мигрантов и мультикультурализма, но сами в своей повседневной жизни не желают опробовать это «благо». Элита не конкурирует с мигрантами на рынке труда, не встречается с мигрантами в своих привилегированных зонах обитания, разве что как с прислугой. Элита может расхваливать достоинства «открытого общества», но зачастую только на словах. В реальности же элитарные слои общества закрыты для значительной части мигрантов, которые на протяжении нескольких поколений оседают на низших ступенях социально-имущественной лестницы.

Мультикультурализм, а точнее его следствие, коммунитаризм, обусловливает раскол обществ на замкнутые общины, зачастую возникающие стихийно. Беднейшая часть мигрантов концентрируется в беднейших же кварталах, с наихудшим медицинским обслуживанием и, что страшнее всего, наихудшим образованием, надолго закрепляющим их социальное отставание. Так социальное неравенство получает территориальное закрепление и превращается в сегрегацию этнических и религиозных общин.

Нараставшее неприятие мультикультурализма в начале нынешнего столетия способствовало поиску альтернативных концепций, которые могли бы прийти ему на смену. Одна из таких концепций, ставшая наиболее популярной, получила название интеркультурализм.

Эта концепция отвергает цели ассимиляции и позитивно оценивает культурное разнообразие. Вместе с тем она принципиально отличается от мультикультурализма. Если для мультикультурализма главным является вопрос поддержки властями культурного разнообразия в публичном пространстве, то в центре внимания интеркультурализма — идея и практика межкультурного диалога и взаимодействия между разными этническими, конфессиональными и расовыми группами населения.

Базовые положения интеркультурализма заключаются в 1) поиске контактов и объединяющих элементов между культурными сообществами, в большей мере, чем в защите или поощрении их обособленности; 2) сочетании политики поддержки прав меньшинств, борьбы с дискриминацией с одновременным признанием культуры большинства в качестве основного общенационального вектора интеграции.

Показательно, что в процессе замены мультикультурализма интеркультурализмом политики и правительственные эксперты вновь, как и во времена доминирования модели «плавильного котла», провозглашали необходимость поддержания общенациональной идентичности применительно к государству-нации.

Пожалуй, наиболее последовательное воплощение модель интеркультурализма получила в канадском Квебеке. Официально провозглашенная в качестве общеканадской модели УКР концепция государственного мультикультурализма была подвергнута критике со стороны большинства политических сил в провинции Квебек, обладающей широкой административной автономией. Здесь была предложена концепция квебекского интеркультурализма. Немалую роль в ее популяризации сыграло создание при правительстве провинции Консультационной комиссии по разработке практик адаптации в связи с культурными различиями. Созванная в феврале 2007 года распоряжением премьер-министра Квебека Жана Шаре, она получила неофициальное название Комиссии Бушара — Тейлора по имени возглавивших ее социолога Ж. Бушара и политического философа Ч. Тейлора. Опыт ее работы дает интересные примеры использования практики интеркультурализма в городском управлении:

— публичные слушания и обсуждения. В рамках своей работы Комиссия провела десятки публичных слушаний по вопросам межкультурных отношений с привлечением экспертов, общественности и всех желающих принять в них участие в 17 городах Квебека, включая самый большой его город — Монреаль, в котором проживают свыше 80 % иммигрантов всего региона. В мае 2008 года Комиссия представила правительству и общественности провинции финальный доклад, конкретизирующий содержание модели квебекского интеркультурализма (в понимании его авторов) и предлагающий ряд практических рекомендаций;

— аккомодация и взаимные уступки. В Квебеке широкое распространение получили практики культурной аккомодации или «приемлемых уступок» (reasonable accommodations), которые могут рассматриваться как один из ключевых механизмов реализации модели интеркультурализма. Примерами могут служить подходы к решению вопросов о ношении религиозных символов на рабочем месте, о возможности не работать в дни религиозных праздников с последующим восполнением рабочих часов, о предоставлении места для произнесения молитв или альтернативного меню в столовых и т. д. Все эти практики могут применяться как на частных предприятиях, так и в государственных учреждениях на основе диалога сторон и без непосредственного вмешательства органов власти.

Обращение к таким практикам подразумевает соблюдение ряда условий. Так, помимо уважения к конституционным принципам либеральной демократии (неприкосновенность прав человека и институтов народного самоуправления), Бушар и Тейлор выделяют три принципа, не подлежащие пересмотру в рамках общественной дискуссии о культурной аккомодации, а именно: статус французского языка как официального языка Квебека и языка публичного общения, секулярный характер государственных институтов и гендерное равенство. Помимо этого, практики аккомодации не могут противоречить целям того или иного учреждения (например, воспитание и образование в школах и университетах или оказание медицинских услуг в больницах и клиниках). Наконец, при этом не могут ущемляться права других лиц. В остальном участники диалога должны исходить из принципов справедливости и равенства в правах. В рамках таким образом очерченного консенсуса возможен и желателен поиск правил и практик, публичного одобрения взаимоприемлемого культурного разнообразия.

Поиск взаимных уступок на основе отрытого диалога и равного вовлечения заинтересованных сторон имеет целый ряд преимуществ. Во-первых, этот механизм дает возможность одновременно предотвратить дискриминационные практики в отношении меньшинств и улучшить их восприятие представителями этнокультурного большинства. Во-вторых, низовые практики аккомодации позволяют лучше учесть конкретные обстоятельства и специфику ситуации и, как правило, способствуют росту доверия между сторонами. В-третьих, помимо собственно нахождения приемлемых компромиссов практики аккомодации имеют и профилактический характер, заключающийся в адаптации общества к изменению своего этнокультурного состава при помощи активации механизмов гражданского участия.

Наибольшее практическое применение концепция интеркультурализма находит в крупных городах и агломерациях. Об этом, в частности, свидетельствует успешное развитие программы «Межкультурные города», созданной в качестве совместной инициативы Европейской комиссии и Совета Европы в 2008 году. Сегодня участниками данного проекта являются свыше 120 городов мира, главным образом в странах Евросоюза и Европейского экономического пространства, но также и за их пределами (в сеть «межкультурных городов» входят отдельные города Австралии, Израиля, Канады, Марокко, Мексики, США, Турции, Украины и Японии, а также российский Ижевск)[603]. Каждый из участников программы берет на себя обязательства способствовать межкультурному диалогу в конкретных городских условиях посредством создания и поддержания публичных пространств и стимулирования ежедневных контактов представителей различных культур. Для этого городским субъектам предлагается взглянуть на различные аспекты городской жизни через «межкультурную призму».

Спрос на применение интеркультурных практик именно в городской среде неслучаен и объясняется рядом структурных факторов, среди которых можно выделить следующие. Во-первых, городское сообщество по определению является многослойным и плюралистичным и в этом смысле может рассматриваться как «сообщество сообществ». Именно здесь протекают основные процессы социального взаимодействия между носителями разных локальных, национальных, культурных, стилевых и иных идентификаций. Во-вторых, города выступают главными «магнитами» притяжения мигрантов из других регионов или стран. Поэтому в городах происходит адаптация новых жителей к условиям жизни в принимающей их среде, что подразумевает вовлечение устоявшихся локальных сообществ — и как стороны процесса двусторонней интеграции, и как акторов, осуществляющих социальный контроль. В-третьих, городская идентичность во многом построена на обезличенных связях. Однако для того, чтобы такая идентичность стала более значимой «своей» для мигрантов, необходимо их вовлечение в конкретные коллективные связи, отношения или проекты, основанные на межличностном взаимодействии.

Интеркультурализм как раз и ориентируется на такое сочетание «духа» межкультурных взаимодействий с непосредственным вовлечением в низовые инициативы. Что же можно отнести к интеркультурным городским новациям? Во всем разнообразии практик, опробованных в рамках программы «Межкультурные города», можно выделить те, что успешно проявляются в различных политических и культурных условиях и поэтому могут считаться универсальными. К ним относятся следующие:

— взаимодействие местных властей со СМИ и организациями гражданского общества в целях формирования позитивного образа культурного разнообразия, борьбы с расизмом и негативными стереотипами, организации мероприятий по межкультурному диалогу, а также обеспечения правовой и социальной поддержки мигрантов;

— учет вопросов культурного разнообразия при проведении образовательной (школы, университеты) и жилищной (например, для предотвращения сегрегации по этническому или конфессиональному принципу и продвижения культурного обмена на уровне отдельных кварталов) политики;