Я хочу стереть высокомерную улыбку с лица Дэвида, направленную на Зака.
– Как я уже сказал, не в такой шаткий период, как этот. Есть масса способов, которыми СМИ могут перевернуть подобное откровение, лишь бы оклеветать, что
– Будто мы превратим их всех в геев-наркоманов? – огрызаюсь я.
– Ты не хуже меня знаешь, как некоторые воспримут эту новость, Рубен, не глупи. Просто потому, что официальная версия Энджела – истощение, это не значит, что журналисты не будут писать теории о злоупотреблении психоактивными веществами. Здесь нужно быть реалистом, а не эгоистом.
– Он не эгоист, – вмешивается Зак с непривычной для него твердостью. – Это важно для нас.
– Мы понимаем. Как насчет того, чтобы провести групповое обсуждение, скажем… в январе?
Мне кажется, у меня останавливается сердце.
– В январе следующего года?
– Ну уж точно не январь, который был пять месяцев назад. – Дэвид снова смеется.
– Но не пройдет и семи месяцев, как об истории Энджела все забудут.
– Да, но мы собираемся заняться продвижением альбома
Зак кивает, и я чувствую вспышку разочарования по отношению к нему.
– В этом есть смысл, – говорит он. – Итак, значит, январь?
– Да! Можем вернуться к разговору в январе, – говорит Дэвид.
– В январе, – говорю я, – появится еще одна причина, по которой мы не сможем сделать каминг-аут.
– Мы не можем предсказать будущее.
– Нет? А я могу. Либо группа распадается и вы больше о нас не услышите, либо группа преуспевает. И если группа преуспеет, всегда что-нибудь найдется. Еще одно международное турне. Еще один альбом. Еще одна предстоящая награда, за которую проголосовали гомофобы.
Джефф закатывает глаза.
– Тебе не кажется, что ты драматизируешь, Рубен?
Драматизируешь. Он говорит, как мамочка.