Я не свожу с мамы глаз. Я вдруг осознаю: мне всегда казалось, что я была помехой в ее карьере, что фотография была для нее значительно привлекательнее материнства. Я и представить себе не могла, что она была таким неуверенным в себе родителем.

– Меня часто спрашивали, почему я фотографирую катастрофы, – продолжает мама. – У меня была заготовлена куча стандартных ответов: чтобы пробудить в людях определенные чувства, чтобы заставить их помнить о случившемся, чтобы очеловечить страдания. Но в основном я снимала всякие ужасы, чтобы напомнить себе, что не одна я такая ужасная.

Я понимаю всю разницу между тем, чтобы тянуться к чему-то, и тем, чтобы убегать от чего-то, что пугает тебя до смерти.

– Я прощаю тебя, – говорю я, и внутри у меня все переворачивается.

Сначала карьера, потом деменция отобрали у меня маму, почти ничего не оставив мне от нее. И все же лучше что-то, чем ничего. Я возьму все, что будет в моих силах.

– Помнишь, как мы с папой отправились вместе с тобой на съемки торнадо? – спрашиваю я.

Мама хмурится, ее взор затуманивается.

– А я помню, – тихо отвечаю я.

Может быть, этого достаточно. Это не то же самое, что совместные приключения и вычеркивание пунктов из списка. Однако тот, с кем мы провели хотя бы немного времени вместе, поможет вспомнить это время, когда память начнет подводить.

Мама заходится в кашле и откидывается на подушки. Когда она вновь поднимает на меня глаза, в них что-то меняется. Из трехмерного пейзажа они превращаются в нарисованный фон. За ними нет ничего, кроме беспокойства.

– Нам нужно подняться повыше, – говорит мама.

Интересно, где она сейчас? В какое время и в каком месте? Я надеюсь, что оно более реально для нее, чем здесь и сейчас. Что в конце концов именно там она и решит остаться.

Я представляю, как ее существование сжимается до укола булавкой, до дырочки в ткани вселенной, перед тем как ей предстоит прыгнуть в другую жизнь. Кажется, мама начинает потихоньку засыпать. Я осторожно снимаю с нее очки, дотрагиваюсь до мягкой выпуклости ее щеки, до ее тонкой, как бумага, кожи. Я кладу ее очки рядом с романом в мягкой обложке на тумбочку и замечаю краешек старой фотографии, торчащий между страницами.

Я не знаю, какая сила заставляет меня открыть книгу и посмотреть, что за фотография служила маме закладкой в книге.

Это жуткое фото моей мамы, на котором она еще совсем молоденькая. Верхняя часть ее головы не попала в кадр, а широкая улыбка не попала в фокус. Она словно бы тянется к чему-то…

Или к кому-то.

Ко мне.

Я вспоминаю, как снимала на мамин фотоаппарат, когда была совсем маленькой.

Вот. А теперь попробуй ты.

Должно быть, я издала какой-то тихий звук, потому что мама смотрит на меня в ужасе.