– Так скоро…
– Да неужели? – с улыбкой возражает Китоми. – На самом деле я ждала этого тридцать пять лет. – (Мы наблюдаем, как стая скворцов внезапно взмывает в небо.) – Вы будете разочарованы, если я откажусь выставлять Тулуз-Лотрека на аукцион? – интересуется она.
Я пожимаю плечами:
– Вы забыли: я больше не работаю на «Сотбис».
– Если я откажусь его продавать, – спрашивает Китоми, – это отразится на вашей карьере?
– Не знаю, – честно отвечаю я. – Но забота о моей карьере не должна влиять на ваше решение.
– Тогда, – кивает она, – наверное, мое ранчо будет единственным в Монтане, где висит Тулуз-Лотрек.
– Это будет очень в вашем духе, – с улыбкой отзываюсь я.
На мгновение я просто наслаждаюсь моментом: осознанием того, что прогуливаюсь на рассвете по Центральному парку с иконой поп-культуры, словно мы с ней друзья. Впрочем, может, так оно и есть. Случались и более странные вещи.
Китоми наклоняет голову и смотрит на меня поверх своих фиолетовых очков.
– Почему вы так любите искусство?
– Ну… каждая картина рассказывает свою историю, это способ заглянуть в…
– Ох, Диана! – вздыхает Китоми. – Давайте-ка еще раз, и без этого дерьма.
Я от души хохочу.
– Почему искусство? – вновь спрашивает Китоми. – Почему не фотография, как у вашей матери?
У меня отвисает челюсть.
– Вы знаете мою мать?
Китоми приподнимает бровь:
– Диана, Ханна О’Тул – это Сэм Прайд художественной фотографии.