Подросток лет четырнадцати-пятнадцати. Сделал шаг на крыльцо и, увидев людей в боевой экипировке, замер в испуге.

– Атас! – выкрикнул он через секунду чуть ли не девичьим голоском и рванул обратно.

– Стоять! – с опозданием рявкнул Рахматуллин, но подросток уже скрылся за дверью.

Было слышно как он вопит, удаляясь: «Атас! Менты!»

Ильяс, не оглядываясь, двинулся к крыльцу, только рукой подал знак Томскову и его отделению: «За мной» – второй рукой, машинально отпустив рукоятку «Вала», столкнул вниз рычаг предохранителя.

– Третий, Четвёртый. Нас заметили. Захожу в хату. Внимание! Следить за передвижениями.

И не дожидаясь ответа от подчинённых, нажал на «пауке»³⁴ кнопку переключения канала:

– Соболь! Нас заметили. Входим в хату. Высадите двух человек, как договаривались, остальные – подъезжайте прямо к воротам.

Через две-три секунды (Ильяс уже зашёл на крыльцо) Соболь ответил:

– Рахмат, понял тебя. Держитесь. Скоро будем.

А человек с позывным «Рахмат» был уже в прихожей: слева – коридорчик, справа – дверь, в пяти метрах перед ним – деревянная лестница на второй этаж и ещё какие-то двери в её тени.

– Всем оставаться на местах! – заорал он громче музыки. – Работает отдел по борьбе с наркотиками. Повторяю: всем оставаться на местах. Нам нужен Арсентьев Борис Павлович! Приготовить документы.

Это была импровизация, трюк (Кадушкин как-то рассказал), – чтобы вызвать замешательство и разлад. Одно дело – ищут какого-то Арсентьева, о котором никто слыхом не слыхивал, и наркотики (тоже не смертельно), и другое – убийцу участкового. Поэтому Рахматуллин стал сочинять – на ходу и громко. Только слышали его, наверное, не все, так как продолжала грохотать музыка на втором этаже.

А Ильяс словно оказался в тёмном тоннеле – из-за мандража первых секунд схватки угол зрения сузился. Слева – большая комната, кажется, кухня. Ему пришлось повернуть голову, чтобы увидеть сбоку и позади силуэт одного из бойцов. Указательным пальцем Рахматуллин сделал ему жест: «Ты. Проверь там».

Взгляд скользит по прихожей. Справа – закрытая дверь. Снова жест той же рукой (вторая сжимает рукоятку автомата): «Ты. Туда». Делает шаг вперёд. До лестницы метра три. Наверху слышны крики – там царит паника. Надо идти наверх, идти скорее. Но внизу помещения не проверены. Слишком мало людей для такой операции. Тот, что справа (Томсков?.. ополченец?.. солдат?..), всё ещё мнётся у двери. Ильяс делает полушаг к лестнице, приставляет другую ногу. Тот, что справа, поворачивает дверную ручку.

Ильяс успевает сделать полушаг.

От двери грохает. За спиной раздаётся короткая очередь. Из комнаты доносится женский вопль: «Не надо, Макси-им! Не надо-о!..» Кто-то падает рядом. Снова грохает – женский вопль превращается в визг, а деревянная обшивка прихожей издаёт морозный треск, принимая заряд картечи. Ильяс прижался к шкафу-вешалке возле входа в ту комнату, откуда шла стрельба, развернулся, озираясь.

Басы дробят воздух и стены. Сверху слышны какие-то стуки и мат.

Ополченец – он упал. И, падая, выпустил короткую очередь, но все пули ушли в пол, оставив рваные кратеры и щепки на ламинате. Крови на ополченце нет, однако он лежит без движения на спине, раскинув согнутые в локтях руки, округлившиеся глаза смотрят в потолок. Напротив, в кухне спрятался солдат. Томсков цел – он за порогом, укрылся сбоку от двери.

– Томсков! Томсков, – взывает Ильяс в микрофон шёпотом, – смотри за лестницей. Прикрой мой тыл. Смотри за лестницей…