Точно! Анатолий! От облегчения губы расплываются в улыбке.

– Да, прямо возьми да и упади! – смеется он, принимая улыбку на свой счет. О чем он говорит? Начало рассказа пролетело мимо ушей.

Может, сбежать в магазин? А вдруг увяжется?

– Это был единственный стоящий эпизод во всем фильме, – продолжает Анатолий. – Так что смотреть не советую, только время потеряете. Вы можете мне доверять в этом вопросе, я ведь настоящий киноман. У меня даже три публикации есть в кинематографическом онлайн-журнале.

Интересно, является ли это хвастовством? Если является, то надо делить число публикаций на два или даже на три, но если поделить на два, то получится нецелое число, а если на три, то выйдет, что публикация у соседа всего одна, и говорить три вместо одной – это уже не простое преувеличение, а серьезный обман.

Под воркование соседа Анатолия – а теперь лучше его так и называть, в связке, чтобы вновь не забыть имя, – пролетают улица и перекресток. Осталось пересечь двор, войти в подъезд и подняться на лифте. Или можно пойти по лестнице пешком: тучный и одышливый сосед Анатолий точно не решится составить компанию. Нехорошо, наверно, так свысока рассуждать о чужих недостатках… А общество свое навязывать хорошо?

Звонкие каблучки все спешат и спешат где-то сзади и никак не могут обогнать.

Тротуар недавно отремонтировали, покрыли новеньким блестящим после дождя асфальтом. Кажется, что шагаешь по небу: так ясно и чисто в нем отражается то, что над головой, все то, на что обычно и не смотришь, ведь руки в карманах, спина колесом, лицо опущено. Дорога отражает кроны деревьев и дома, можно даже разглядеть провода между перевернутыми фонарными столбами. Не видно только себя, потому что отражение – как тень в зенит, прямо под ногами. Зато небо раскинулось во всей красе: здесь, на черном асфальте, оно еще синее, еще чище, с четкими белокурыми облаками, по которым было бы так весело прыгать маленькой почти такой же белокурой девочке.

Она могла бы гулять по облакам.

***

На подходе к дому сосед Анатолий выдыхается, и в лифте царит звенящая тишина. Перед тем, как скрыться в своей квартире, он неловко сует свои апельсины.

– Не отказывайтесь, берите, пожалуйста, угощайтесь, вам нужней, – бормочет он и спешно захлопывает дверь.

Что ж, апельсины так апельсины.

Дом встречает гробовым молчанием. Ни тебе топота маленьких ножек, ни детского смеха, ни мультиков. Могила, да и только.

Из-под двери в детскую тянет сквозняком. Наверно, открыта форточка. Там, за стеной, вечерний ветер перебирает светлые локоны и не задумывается, кто их хозяйка: девочка или кукла. Входить туда не хочется. Нет сил снова убеждаться, что комната пуста. Пусть дует.

Лучше всего с могильной пустотой справляется телевизор. Живые человеческие голоса наполняют квартиру и позволяют ненадолго забыться. Одиночество почти не чувствуется, когда с экрана льется оглушительный поток красок и звуков: реклама, сериал, ток-шоу, менты, прогноз погоды, магазин на диване, репортаж, комики, «Титаник», футбол, концерт… Весь вечер удается уклоняться от новостей об «Эпилоге», но стоит на минуту отлучиться на кухню за соседскими апельсинами, и тут же самодовольная рожа занимает весь экран и принимается рассуждать о неродивших матерях. Как назло, пульт затерялся в недрах дивана, и пока рука шарит в мягких подушках, в уши льется сочувствующий голос:

– Некоторые женщины проживают свое горе снова и снова, и боль от потери ребенка становится для них навязчивой рекламной мелодией, от которой никуда не деться.

Где же этот треклятый пульт?!

Вот он, наконец-то кнопка «Выкл». Дом окутывает сумрачная тишина. Беспокойство заставляет кружить по комнате. Пятый, шестой, седьмой круг, пока блуждающий взгляд не замирает наконец на огромной фотографии на стене. Там бушующий океан разбивается о скалу под серым небом, и чайка борется с ветром.

Последние слова передачи крутятся в голове: «Кто-то пытается забыться алкоголем, кто-то углубляется в работу, а кто-то опускает руки и отдается во власть своей потери».