Во-первых, мы опирались на идею В. И. Вернадского об освоении окружающего мира, которое включает в себя: 1) физическое заселение путем роста и размножения (место в геосфере); 2) необходимость занимать определенную позицию среди других живых существ своего и чужих видов (место в биосфере, которое на уровне человека становится местом в социосфере); 3) интеллектуальное освоение мира, путем присвоения уже имеющихся культурных ценностей и познания неизвестного предшествующим поколениям (место в ноосфере). Кажется вполне естественным, что человек в своем онтогенетическом развитии повторяет эволюцию, описанную Вернадским. Новорожденный обладает потребностями, обеспечивающими его физический рост и сохранение. Ни социальных, ни идеальных (познавательных) потребностей у него еще нет. Только общение с другими людьми актуализирует врожденную, первичную (в смысле ее самостоятельности) потребность, обусловливающую привязанность и боязнь одиночества, причем эта социальная потребность не является производной ни от потребности в пище, ни от ранней сексуальности [Masson, 1976]. Еще позднее формируется потребность познания окружающего мира.

Во-вторых, наличие положительных и отрицательных эмоций указывало на скрывающиеся под ними две основные группы потребностей, первые из которых обеспечивают сохранение живых систем и результатов их деятельности, а вторые — делают возможным развитие, совершенствование этих систем, усложнение их внутренней организации. Эти две группы мотиваций вслед за Г. Олпортом и А. Маслоу можно назвать «потребностями нужды» и «потребностями роста».

В-третьих, двойственная природа общественных животных и тем более человека как автономных особей и элементов организации более высокого порядка (семья, стая, вид, группа, сообщество) неизбежно предполагает наличие таких мотивов поведения, которые способствовали бы сохранению и развитию не только особи, но и популяции. Подобные мотивации условно обозначим как потребности «для себя» и «для других».

Исходя из перечисленных принципов, мы можем предложить классификацию потребностей человека, которая, с нашей точки зрения, является наиболее обоснованной и непротиворечивой.

Биологические и продиктованные ими материальные потребности в пище, одежде, жилище, в технике, необходимой для создания материальных благ, в средствах защиты от вредных воздействий, в обеспечении своего индивидуального и видового существования.

Социальные потребности в узком и собственном смысле слова (поскольку социально детерминированы все побуждения человека). В данном случае речь идет о потребности принадлежать к социальной группе (общности) и занимать в этой группе определенное место, пользоваться привязанностью и вниманием окружающих, быть объектом их уважения и любви. Попытки свести все многообразие социальных потребностей человека к «жажде власти» безнадежно устарели. Потребность лидерства — лишь одна из многочисленных разновидностей этой группы мотиваций. Потребность быть «ведомым» нередко перекрывает желание быть лидером по силе и остроте.

Идеальные (духовные, культурные) потребности познания в самом широком смысле: познания окружающего мира и своего места в нем, познания смысла и назначения своего существования на земле. Так называемая эстетическая потребность, безусловно, относится к данной группе.

Важным объективным показателем принадлежности потребности к одной из трех групп служит параметр «удаления целей» по П. М. Ершову («личные перспективы» по А. С. Макаренко). Удовлетворение материально-биологических потребностей (например, голода) не может быть отложено на сколько-нибудь продолжительное время. Удовлетворение социальных потребностей ограничено сроками человеческой жизни. Достижение идеальных целей может быть отнесено и к отдаленному будущему.

Очень похожее (если не тождественное) деление потребностей мы находим у Гегеля.

«Обозревая все содержание нашего человеческого существования, — пишет Гегель в своей “Эстетике”, — мы уже в нашем обыденном сознании находим величайшее многообразие интересов и их удовлетворения. Мы находим обширную систему физических потребностей, на удовлетворение которых работают большая и разветвленная сеть промышленных предприятии, торговля, судоходство и технические искусства. Выше этой системы потребностей мы находим мир права, законов, жизнь в семье, обособление сословий, всю многообъемлющую область государства; затем идет религиозная потребность, которую мы встречаем в каждой душе и которая получает свое удовлетворение в церковной жизни. Наконец, мы находим бесконечно специализированную и сложную деятельность, совершающуюся в науке, совокупность знаний и познаний, охватывающую все существующее» [Гегель, 1968, с. 102–103].

Помимо биологических, социальных и идеальных (познавательных) потребностей, Гегель называет еще и «религиозную». С нашей точки зрения, последняя потребность не может быть поставлена в один ряд с первыми тремя. Религия представляет частный случай нормирования удовлетворения всех других потребностей: биологических (например, регуляция семейно-брачных отношений, ритуальное голодание (пост), запрет алкоголя у народов, особенно уязвимых к его действию, как показали новейшие биохимические открытия, и т. п.), социальных («Богу — богово, кесарю — кесарево»), познавательных. Норма удовлетворения потребности познания регулируется религией особенно жестоко, поскольку вся наука построена на сомнении в справедливости и полноте знаний о мире и человеке, имеющихся в данный момент. Отсюда — тысячелетний конфликт между религией, охраняющей исторически преходящие нормы, и наукой (равно как и искусством), эти нормы преодолевающими.

Ф. М. Достоевский — этот, по выражению Стефана Цвейга, «психолог из психологов», не только наметил три основные группы потребностей человека, но исходил из признания их принципиальной множественности, самостоятельности, несводимости к одному-единственному праисточнику.

В «Братьях Карамазовых» Достоевский указывает на три фундаментальные потребности (или три группы потребностей), присущие людям и определяющие их поведение в природной и социальной среде. Он начинает с «хлеба» как собирательного понятия, вобравшего в себя всю совокупность материальных благ, необходимых для поддержания жизни. Достоевский вполне осознает ту роль, которую играют «хлебы», и ярко описывает сколь многим люди бывают вынуждены поступиться во имя удовлетворения своих материальных нужд. Он сознает силу и убедительность той точки зрения, которая устами «премудрости и науки» провозглашает, что «преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные». «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!»

Но отдавая должное власти голода не только над телом, но и над душами людей, Достоевский отрицает вторичность, производность двух других базальных человеческих побуждений от исконной потребности в хлебе. И первое из этих побуждений — потребность познания, «ибо тайна человеческого бытия не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить».

«Потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. Всегда человечество в целом своем стремилось устроиться непременно всемирно». Даже познание, прежде всего — познание смысла и цели жизни, не удовлетворяет человека, если он оказывается единоличным носителем добытой истины. Человеку нужна общность идеалов, и он скорее готов усвоить ничем не аргументированные «чудо, тайну и авторитет», чем оставаться в мучительной неудовлетворенности и взвалить на себя «страшное бремя свободы выбора».

«Триаду потребностей» можно встретить в высказываниях многих мыслителей, общественных деятелей, поэтов.

«Мы считаем самоочевидной истину, что все люди созданы равными и наделены творцом прирожденными и неотчуждаемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью», — писал Томас Джефферсон в «Декларации независимости». Право на жизнь обеспечивается удовлетворением биологических потребностей, свобода — есть концентрированное обозначение социального идеала, а стремление к счастью предполагает поиск возможно более полной самореализации личности.

Три страсти, простые, но необычайно сильные управляли моей жизнью: жажда любви, поиски знания и нестерпимая жалость к страданиям человечества — в этом признании Бертрана Рассела также проступают уже знакомые нам мотивы «триады», модифицированные преобладанием тенденций «роста» и «для других».

Дело в том, что потребности всех трех перечисленных выше групп (биологические, социальные и идеальные) в свою очередь образуют две разновидности, одну из которых можно назвать «потребностями нужды», а вторую — «потребностями роста». Эти две разновидности потребностей обусловлены диалектикой сохранения и развития, присущей процессу самодвижения живой природы, включая человека и общество. Удовлетворение потребности нужды означает сохранение, удержание генетически заданных констант или ранее достигнутого в онтогенезе. Примером нужды в сфере биологических потребностей может служить голод. В области удовлетворения социальных потребностей нужда есть сохранение занимаемой позиции, а рост — ее улучшение. Овладение уже имеющимися сведениями удовлетворит нужду познания. Потребность роста применительно к познавательной деятельности побуждает искать принципиально новое, отсутствующее в современной науке.

Наличие потребностей нужды и роста, сохранения и развития объясняет тот повседневно наблюдаемый факт, что удовлетворение потребности в одних случаях редуцирует, ослабляет эту потребность, а в других — индуцирует, усиливает ее [Магун, 1978]. Ранее [Симонов, 1970] мы представили систему доказательств в пользу того, что тенденции сохранения и развития привели к формированию в процессе эволюции двух основных разновидностей эмоций — отрицательных и положительных.