Мальчик попытался оправдать шутку, но она не только не создала расслабляющую атмосферу, но и дала волю чувствам, которые уже давно жили в сердце его отца. Наступило молчание, за которым ринули слезы. Отец Горки начал плакать. Плакать, а не рыдать, как человек, который смотрит конец «Титаника». Плакать, как будто он расставался с жизнью. Она словно текла из его глаз. Горка не мог в это поверить. Чувство вины навалилось на него. Он редко видел отца плачущим, и еще реже – в таком удручающем состоянии. Матео выбежал из комнаты.

– Достаточно, – сказала его мать, покачав головой и сделав глоток вина из своего бокала. Парень, опечаленный и обескураженный, вышел вслед за отцом и обнаружил его смотрящим в окно в затемненной гостиной, освещенной лишь оранжевым светом уличных фонарей. Он зажег сигарету, что тоже было необычно, и, успокоившись, повернулся к сыну.

– Прости, Горка. Мне жаль, что ты увидел меня таким…

– Нет, папа, ты прости меня.

– Сегодня… сегодня нашли ту маленькую девочку из твоего класса, бедняжку, бедняжку, она была такой…

– Да, да, я уже читал новость.

Отец пригласил сына сесть на софу. Горка чувствовал, что назревает серьезный разговор. Для парня его отец был примером для подражания, авторитетом.

Мой папа классный. Он спокойно относится ко всему, хотя и серьезный человек. Многие люди думают, что он добился всего в жизни, потому что он такой, какой есть, потому что унаследовал всю недвижимость и две компании. Но он сам себя выковал. Он редко поднимал на меня руку. Были всего пара раз, когда он меня ударил. Возможно, я заслужил это за то, что был ребенком и придурком, или за то, что не уважал свою мать. Но он классный мужик. Люди любят его, сотрудники боготворят его… и я тоже, черт возьми. Он не очень высокий, это видно. Но это не значит, что он не хороший человек. Что он мне сказал? Ну, много чего, но делал это очень спокойно. Он облокотился на колени, докурил сигарету и объяснил мне, как это важно для него, какое значение я имел в его жизни…

«Когда ты родился, нам сказали, что ты очень болен. Тебе было всего семь месяцев, и семнадцать лет назад все воспринималось не так, как сейчас. Как мы с твоей мамой тогда плакали… Мы плакали, потому что не хотели потерять тебя, любовь моя. Мы уже видели твое маленькое личико, ты был нашим сыном, мы желали только одного – чтобы ты поправился… Такой крошечный, с аппаратом искусственного дыхания, в инкубаторе. Я чувствовал себя беспомощным, видя, что ничего не могу сделать для тебя, понимая, что не могу ничего исправить ни деньгами, ни чем-либо еще… Самое важное в моей жизни было там, с тобой, висело на волоске от смерти, и я ничего не мог сделать…»

Да, он снова начал плакать. Потом он сказал мне, что я – благословение, и еще кучу других приятных вещей, а закончилось все разговором о том, что важно соблюдать осторожность сейчас.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя, Горка. И знать, что есть кто-то, кто убивает детей вашего возраста, – невыносимо.

– Папа, я не ребенок, и я никогда не влезал в проблемы.

– А как же Марина? Жизнь полна дерьма, несчастных людей… плохих людей… плохих людей. Именно так, плохих. И я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Впервые с момента твоего рождения я боюсь за тебя.

– Да, я знаю, пап… Я знаю, что после ситуации с Мариной ты очень интересуешься моей жизнью, и это здорово, что мы делаем что-то вместе… Мне это очень нравится…

Что, черт возьми, я должен был ему сказать? Что бедняга хотел услышать… Что я собираюсь вести себя хорошо, что собираюсь быть осторожным. Это было нормально, родители пострадали гораздо больше нас. Мне сказать вам правду? Жаль Марину… На Марио мне было плевать, а на Венди… черт возьми, она была просто мразью. Да, это имело больше смысла в моей голове.

– Папа, что ты хочешь, чтобы я сделал? Не выходил сегодня за дверь? Тебе от этого станет легче?

Отец кивнул, и Горка в знак искренности снял перед ним маску. Он поцеловал его в щеку, поднялся наверх и сделал все как полагается.

Я выпрыгнул из окна. Ни за что не пропущу эту вечеринку. Я ни хрена не буду скучать, буду осторожен, почти не буду пить… Да и тем более… я сказал ему, что не выйду через дверь, но ничего не сказал про окно. Так что все по-честному.

Жанин принимала ванну. Она была очень чистоплотной, но тратила воду как сумасшедшая…

Я бы приняла душ, но мои родители потратили кучу денег на эту ванну, и было бы стыдно ею не пользоваться… Это такой же снобизм или даже больший снобизм – иметь предмет мебели только для украшения и все.