Он отвернулся, ничего не сказав, закончив надевать наушники… Он поднял брови и, возможно, издал небольшой звук «ух», но она ничего не услышала… Жаль, что Паула делила шкуру неубитого медведя. То есть, выкрикнула «эй», чтобы остановить его, но ей было совершенно не ясно, что она собирается делать теперь, когда ее внимание приковано к парню, который выглядел все более и более красивым, как будто свет специально придавал его лицу такую внешность, которая бы все больше и больше вписывалась в архетип идеального парня для Паулы.
– Что… первый день всегда так плох?
Хорошо, еще несколько слов. Это что-то. Парень задержался на секунду, отпустил ручку, снял наушники, которые почти полностью закрывали его красивые уши, и улыбнулся.
– Что случилось? У тебя все плохо?
– Черт, нет… У меня все очень плохо. Я здесь всего пятнадцать минут, а меня уже оскорбили, унизили, когда я выходила из лифта. Я плакала, пока ты не вошел… Да, у меня не все в порядке.
Многословие и нервозность Паулы превратились в странную харизму, характерную для неудавшихся героинь вроде Бриджит Джонс, которыми она всегда так восхищалась. Бум! И она продолжила разглагольствовать.
– Я имею в виду, посмотри на меня, я оделась, чтобы прийти на эту чертову работу, чтобы красноволосая секретарша нахамила мне и чтобы четыре парня в галстуках буквально назвали меня «непрезентабельной и грубой».
– Конечно, как можно не плакать? – сопереживал он.
– Верно, – сказала она, констатируя очевидное.
– Но в этой работе есть и хорошие моменты…
– Да, я надеюсь, что это так. Потому что на четвертом этаже я встретила только враждебность, бегающих людей и очень, очень мало человечности.
– Прости.
– Нет, это не твоя вина… Ты кажешься милым.
– Спасибо. Меня зовут Бруно.
– Я – Паула. Меня зовут Паула.
Она хотела поцеловать его, но он выставил руку вперед в знак уважения. В конце концов, они были двумя незнакомцами в туалете.
– Я их помыл, – сказал он.
– Да, я видела.
– Круто. И с чего ты начнешь?