«Марусин быстро обежал всю квартиру и наткнулся на тело, лежащее на кровати под одеялом. Орнитолог схватил половую щетку и начал дубасить ею по счастливому сопернику. Иваницкий возмущенно поднялся на кровати.

Иваницкий (грозно): Это еще что такое?!

Марусин (изумленно): Ах, это ты! Рифмоплет ничтожный! (Тычет щетку в лицо поэту.) Вот тебе! Получай! Вот тебе, амфибрахий хренов!

Тогда декадент вынул из-под одеяла револьвер и направил его на ученого. Но Марусин среагировал быстрее — он ткнул поэта в туловище, и тот рухнул на постель, выстрелив при этом в потолок. Шикарная люстра стиля модерн со свистом плюхнулась на голову стихотворца. Некоторое время сочинитель сидел молча, потом поднатужился, сбросил со своей головы люстру и помчался за орнитологом, который вовремя сообразил, что надо спасаться. Они гонялись друг за другом по вахлаковской квартире, как вдруг специалист по птицам почувствовал необыкновенную легкость в своем теле. Ему показалось, что он сам превращается в пернатое существо. Его ноги вдруг оторвались от паркета, и вот он полетел по квартире и вылетел через балконную дверь на Таврическую улицу. А разгневанный Иваницкий бежал за летуном, стреляя вслед. Но Фортуна оказалась на стороне новоявленного Икара. Поэт промазал. Менелай Симеонович выскочил на балкон — Марусина не было видно нигде.

Иваницкий (сокрушенно): Улетел, урод!

А Марусин с закрытыми глазами и блаженным лицом размахивал руками, словно птица крыльями, и бормотал вслух:

— Я — сокол! Я — буревестник! Я — чайка! Я — золотой орел!

Он открыл глаза и вдруг осознал, что он никуда не летит, что завис он на карнизе вахлаковского балкона, зацепившись пиджаком за крюк, который изображал какое-то архитектурное украшение».

Если бы это действо разыгрывали молодые актеры вроде тех, которых Рязанов снимал в «Тихих Омутах», то «Ключ от спальни» с большим отрывом возглавил бы список худших рязановских фильмов. По счастью, в данном случае актерский ансамбль подобрался действительно сильный. Фабрикант Андрей Вахлаков — Николай Фоменко, поэт-декадент Менелай Иваницкий — Сергей Маковецкий, профессор орнитологии Павел Марусин — Сергей Безруков, отставной подполковник артиллерии Филипп Чугуев — Владимир Симонов, его жена (и любовница Вахлакова) Аглая — Евгения Крюкова, беременная жена Вахлакова — Наталья Щукина.

Действие происходит летом 1914 года в Санкт-Петербурге. Источником вдохновения (и одновременно объектом пародии) для режиссера и исполнителей послужил синематограф первых десятилетий XX века — отсюда в фильме вся эта аффектация актерской игры (Рязанов говорил, что наиболее аутентично эстетику Великого немого переняла Евгения Крюкова) и частые интертитры, обрамленные виньетками: «Чудо прогресса — авто!»; «После шикарной попойки поэт возвращался домой»; «Однако вернемся к мужу и предполагаемому любовнику»; «К сожалению, кинокамера опоздала в спальню. Все интересное осталось в прошлом, а следовательно, за кадром».

Кроме того, во время работы над сценарием и фильмом режиссер изучал творения знаменитых в свое время «сатириконцев», а из рассказа Аркадия Аверченко «Первая дуэль» (1913) даже позаимствовал финал. Ах, лучше бы Эльдар Александрович снял альманах по произведениям Аверченко (ведь многие из таковых уморительны по сей день)! Из этого могла бы родиться комедия, сопоставимая с «Не может быть!» (1975) Леонида Гайдая по мотивам рассказов Михаила Зощенко… Но Рязанов понадеялся на собственное остроумие.

Жанр «Ключа от спальни» режиссер также обозначил собственным термином — «дурошлепская комедия». Конечно, имелось в виду «комедия из жизни дурошлепов», но, к сожалению, многие зрители склонны были интерпретировать авторское определение как «комедия, снятая дурошлепом».

Хотя рецензенты из официальных СМИ подобных толкований не делали — напротив, подошли к новой работе мэтра с подчеркнутой корректностью, учтивостью: «Ключ от спальни» отнюдь не вызвал у кинокритиков такого же возмущения, как «Старые клячи». Тем не менее по-настоящему теплых печатных слов снова было негусто.

Вот что писал по выходе картины Сергей Кудрявцев: «Для эксцентрического водевиля ведь важны темп, ритм, энергия развития событий, понятых как цепь сплошных недоразумений, которые должны выясниться и разрешиться в примиряющем всех персонажей финале.

А в ленте Эльдара Рязанова немало повторов, топтания сюжета на месте, искусственной затянутости в повествовании, к тому же завершающемся на мрачноватой ноте».

Кудрявцеву вторила Екатерина Барабаш: «В „Ключе от спальни“ Рязанов соскользнул на фарсовую комедию положений. Вернее, поскользнулся на ней. В этом фильме нет главного — в нем нет настроения. Есть запутанный сюжет про изменяющих жен и мужей, пьяных поэтов-декадентов с пистолетами, застающих этих жен и мужей в неглиже. Есть нескончаемые, ни к чему не обязывающие диалоги — нудные, пустые и скучные, очень плохо написанные. К середине картины ловишь себя на том, что актеры страшно раздражают — уже одним тем, что так долго не уходят с экрана».

И все-таки в чем-то, кое-где, самую малость, но было ощущение, что в «Ключе от спальни» у Рязанова словно бы «приоткрылось» некое второе дыхание. Многие сойдутся на том, что в своем следующем — двадцать пятом! — фильме Эльдар Александрович вновь задышит полной грудью. Притом что это снова будет именно такая картина, которой от Рязанова мало кто мог ожидать.