Несмотря на то что Маковецкий, Фоменко и другие талантливые и популярные актеры заведомо обеспечивали будущей картине какой-никакой успех, Рязанов прекрасно понимал, на сколь рисковое предприятие он идет. «Эта „фильма“, как говорили тогда, обязана была быть смешной абракадаброй: развлекательной, насыщенной трюками, безыдейной. В ней должны были происходить наивные, трюковые погони и безобразия, которые должны были доставить людям радость и удовольствие, вызывать смех. Это очень трудный жанр. Здесь легко впасть в пошлость, безвкусицу, дешевку».

К сожалению, уже и рязановский сценарий «Ключа от спальни» знаменует собой впадение… куда-то не туда. Мы не станем искать в нем приметы «пошлости, безвкусицы, дешевки» — проще и справедливее назвать этот сценарий «трэшевым». Трэш (к которому допустимо причислить, например, комедии помянутого Эйрамджана) может быть и вполне восхитительным; главное, чтобы им занимались люди, по-настоящему к данному направлению склонные. Про творчество Рязанова можно говорить все что угодно, но все же трэшем до той поры он не занимался никогда — и ни малейшего влечения к этому методу освоения действительности не обнаруживал.

Оттого уже на уровне сценария «Ключ от спальни» производит скорее дикое, не сказать фраппирующее, впечатление. Многими местами сочинение напоминает едва ли не миниатюры Хармса:

«Марусин попытался усесться в кресло, но промахнулся и свалился на пол. Филипп бросился его поднимать.

— Поточнее надо, Паша, поточнее.

— Двигайтесь ближе, — пригласила Аглая.

Ученый так стремительно пододвинулся поближе, что ударил ножками кресла по коленям своего друга и даже не заметил этого. Более того, передвигаясь, он умудрился поставить одну ножку кресла на туфельку Аглаи. Та завизжала.

— Что случилось? В чем дело? Врача! О-о! Степан! — кричали наперебой мужчины, включая и поэта. — На помощь!

— Милая, что с тобой! — вопил Чугуев.

Особенно надрывался академик, не замечая того, что именно он придавил своим креслом очаровательную ножку дамы:

— Да вызовите же, наконец, доктора!

Наконец Аглая простонала:

— Вы сидите на моей ноге, Павел Петрович!

Орнитолог подскочил как ужаленный:

— Ради Бога, простите! Извините!.. Степан! Льда! Немедленно!

Обескураженный и виноватый профессор схватил травмированную им ногу и, задрав ее кверху, стал на нее дуть.

— Надо приложить что-то холодное.

Во время этой медицинской операции Аглая повалилась на диван, она дрыгала ногами, тут обнажились ее очаровательные панталончики, которые ее муж тщетно старался прикрыть юбкой.

— Перестань дуть, — рявкал он на друга, — куда ты дуешь? Прекрати!»

Еще более «хармсовскими» выглядят сцены различных потасовок: