Но давайте теперь с вершин поэзии опустимся в низины фактов. Пора перейти наконец от общих слов к конкретике, «явкам, адресам, паролям». Назову некоторые имена. Вы наверняка с ними знакомы, просто напомню, о ком у нас идет речь. А кто же такие эти романтики? Где они были, когда, кто к ним относится? (Конечно, мой перечень будет весьма неполон, но назову хоть некоторые ключевые имена!)
Я не буду говорить о предтечах романтизма. Было такое движение в Германии XVIII века – «Буря и натиск». Еще что-то романтики позаимствовали из Руссо. Что-то даже из идей Возрождения, из Шекспира.
Романтизм зародился прежде всего в Германии в самом конце XVIII века. И роль духовного центра, откуда вышли все романтические идеи в мир, играл город Йена. Там сложился и существовал в 1798–1802 годах кружок гениев: пять – семь людей, которые составили эпоху в истории человечества! Это братья Фридрих и Август Шлегели – они были писателями, но, прежде всего, они были эстетиками, мыслителями, литературными критиками, творцами и пропагандистами романтических идей. Также был талантливый писатель Людвиг Тик, величайший поэт, мыслитель, ученый и писатель Новалис, великий философ Шеллинг. О Шеллинге вы, конечно, слышали, хотя бы имя это вам знакомо. Это – ядро кружка йенских романтиков.
Другим немецким центром романтизма был университетский городок Гейдельберг. Романтизм быстро распространился по всему миру. Романтики тесно связаны с Гёте и Шиллером, но Гёте и Шиллер – не романтики, у них сложные отношения с романтизмом. Но для романтиков Гёте – это идеал человека! Небожитель. «Олимпиец». Человек, который воплотил в себе все то, о чем они говорят и мечтают! Кто еще относится к романтизму в Германии? Философ, теолог, переводчик Платона, один из создателей философской герменевтики – Фридрих Даниэль Шлейермахер. Он – творец романтической философии религии. Конечно, всем нам с детства знакомый, до боли родной и любимый Гофман, со своими изумительными сказками и горькими «Житейскими воззрениями кота Мурра». Конечно, великие собиратели фольклора братья Гримм! Великий Гельдерлин, поэт, которого потом переоткрыл Хайдеггер и вдохновлялся им во многом в своей философии спустя много лет. Клейст – еще один знаменитый поэт и писатель. И Вакенродер. Если заканчивать с Германией, надо называть музыкантов: это Рихард Вагнер и Ференц Лист.
Переместимся во Францию. Самый известный романтик – это Виктор Гюго. Также Рене Шатобриан, выдающийся писатель, публицист и философ. Из композиторов – Гектор Берлиоз. Куча художников (Жерико, Делакруа…), не буду их всех перечислять.
Англия. В Англии романтизм был особенно мощным и принес огромные плоды в культуре. Самые знаменитые имена – Байрон и Шелли. Так называемая «Озерная школа»: плеяда великих поэтов – Кольридж, Вордсворт, уже цитируемый мной поэт и художник Уильям Блейк. Затем – Китс, еще один великий английский поэт. Вальтер Скотт, всем нам с детства знакомый своими чарующими историческими романами. Крупный писатель, мыслитель и историк Томас Карлейль. Потом знаменитая художественная школа прерафаэлитов: Уильям Моррис, Данте Габриэль Россетти… Достаточно этих фигур для Англии. И там тоже было много гениальных художников-романтиков, среди которых наиболее значим Уильям Тернер.
Польша. Шопен – в музыке, Адам Мицкевич и Генрик Сенкевич – в литературе.
Теперь Россия. Лермонтов, Тютчев, Баратынский, Жуковский. Из философов и писателей, к сожалению, полузабытый сейчас Владимир Одоевский. Поэт Дмитрий Веневитинов. Всем известные славянофилы. Ну и художники, конечно: Айвазовский и другие.
Америка. Знаменитый поэт и писатель Эдгар По, Генри Дэвид Торо, ушедший от цивилизации в лес и описавший это в романе «Уолден»…
Не буду засыпать вас сотнями имен. Довольно и этих. Они говорят за себя сами! И это я еще мало говорил о художниках и композиторах, учитывая специфику нашего курса. Стихи я вам могу цитировать, картины я назову, а романтические симфонии или оперы, простите, увы, не могу насвистеть. (Хотя об отношении романтиков к музыке я еще сегодня скажу пару слов.)
Два слова об историческом контексте. Романтизм – это антитеза Просвещению, его великий соперник и оппонент. Это реакция на начало буржуазной цивилизации со всеми ее признаками: распадом социальности, индустриализмом, торжествующим мещанством, утилитаризмом, рационализмом, технократизмом и сциентизмом. Но так же, как Паскаль – великий философ, а остался на долгое время на обочине философии, мейнстримом же был Декарт и другие, так же и романтизм, при всей своей влиятельности, важности, при том, что романтизм сформировал целую культуру, выразил мироощущение, дал кучу идей и повлиял на многое, всегда был в оппозиции, всегда был оборонявшимся, реагирующим. Не за ним было поле боя.
Вот вам характерный пример. В XVIII – начале XIX века во Франции «просветитель» и «философ» были синонимами. Если ты философ, ты просветитель. И очень забавно: когда в России в двадцатые годы возникла группа молодых людей, которые захотели создать романтический философский кружок, они назвались не «философами», потому что тогда их бы считали просветителями, а они назвались… «любомудрами», то есть перевели слово «философия» дословно на русский, чтобы показать свое отличие от просветителей. Они были последователями немцев-романтиков (и, кстати, предшественниками романтиков и шеллингианцев-славянофилов), а не французов-просветителей. Просвещение в то время – мейнстрим.
Историко-политический аспект романтизма. Романтизм очень тесно своими корнями связан с Французской революцией, с ее надеждами, с ее разочарованиями. Об этом очень ярко и убедительно говорит Блок в докладе «О романтизме». Но, что очень важно, Французская революция, как всякая великая революция, это стихия. А романтизм любит стихию. Она пробудила романтизм. Но это не значит, что все романтики были любителями Французской революции. И уж особенно потом, когда она выродилась сначала в якобинскую диктатуру, а потом в диктатуру и империю Наполеона. Конечно, наступило потом разочарование. Но романтизм по сути своей революционен и стихиен. И, конечно, два этих великих явления, Великая революция во Франции и великое всемирное романтическое движение, неразрывно связаны.
Очень условно и схематично можно сказать, что изначально романтизм был более жизнеутверждающим, более оптимистичным. Он верил в возможность превратить мечту в реальность, реальность в мечту, преобразить мир через искусство, через подвиг.
А потом неуклонно усиливается пессимизм. После Французской революции, после наступления буржуазной эпохи, после наполеоновских войн, после торжества бюргерства, воинствующей пошлости. Тут уже пути романтиков расходятся. Кто-то уходит во «внутреннюю эмиграцию», сходит с ума, стреляется, гибнет, кто-то ударяется в католицизм, в консерватизм, кто-то остается верен революционным знаменам.
Повторяю, романтики – они очень разные! Они разные в различных странах, там везде своя специфика. Они разные по религиозным взглядам, по политическим взглядам. И все-таки есть что-то общее. Сами понимаете, при всей моей любви к романтизму и при всей важности этой темы я не могу за две эти лекции все рассказать. Если до этого я подступал к романтизму со стороны того, чем он не является, или потом, в чем его дух и суть, то следующий кусочек лекции и новый подступ к романтизму я построю на антитезе.
Теперь давайте посмотрим на романтизм через призму того, с чем он спорит. А спорит он с просветителями. О Просвещении наверняка все знают больше, чем о романтизме. В чем же романтики полемизируют с просветителями? Давайте я пробегусь по некоторым антитезам, некоторым контрастам и оппозициям «Просвещение – романтизм». Попробую теперь через это о романтизме что-то сказать. Очень сумбурно, бегло, но все-таки. Я уже говорил немножко, когда сравнивал классицизм и романтизм: в классицизме – системность, рассудочность, назидательная дидактичность, обращенность к Риму, в романтизме – стихийность, спонтанность, антидидактичность, любовь к Элладе.
Начнем с главных принципов. Я, многие годы преподавая студентам историю философии, немало размышлял о том, есть ли у Просвещения какое-то особенное словечко, основание, начало, которым можно все Просвещение описать. Я долго об этом думал. Есть ли слово, через которое все Просвещение можно понять? И нашел наконец, как ни странно, такое «волшебное» слово. Это слово «редукционизм». Редукция – это объяснение сложного просто, сведение сложности мира к чему-то одному и простому, упрощение целого до части. Идея-фикс, мания Просвещения – объяснить все просто и естественно. Для просветителей нет ничего сверхъестественного, нет ничего сложного или бесполезного. В этом сила Просвещения. Оно же апеллирует к массам, должно быть популярно, понятно и доступно. Редукционизм в онтологии – механицизм: весь мир понимается как машина, все могут объяснить законы механики, понятые как законы метафизики. Редукционизм в понимании религии – свести всю религию к разуму и выбросить все остальное. Объявить веру суеверием и обосновывать бытие Бога чисто рациональными доводами «естественной религии» деизма, выкинув за борт и культ, и мистический опыт, и священные писания, и все остальное, что составляет содержание всех исторических религий. Редукционизм во взгляде на человека – свести человека исключительно к телу, выбросив душу. Считать человека «машиной» (как делал Ламе-три). Редукционизм в понимании общества – географический детерминизм, сведение всей социокультурной реальности к базовым географическим природным факторам: почвам, климату, размерам страны (как у Монтескье). В этике редукционизм – «разумный эгоизм»: редукция всей нравственной жизни к эгоистическому инстинкту, смягчаемому разумом. В этом последовательном проведении и культивировании во всем мировоззрении одного базового принципа – редукционизма – огромная сила и притягательность культуры Просвещения.
Но в этом и огромная ахиллесова пята Просвещения. Потому что сложность мира убивается. Все фатально упрощается и… становится плоским и неясным. Если мы все сводим к машине, к механике, то как вывести живое из неживого? Одушевленное из неодушевленного? Если человек – машина, зачем ему вообще свобода? И какая мораль возможна среди мира машин, если нет выбора? (Это хорошо понял Кант – и отшатнулся от просветителей.) Если религия сводится к разуму, зачем вообще она нужна? И можно ли вывести самопожертвование и любовь из эгоизма, пусть и «разумного»? Единственный просветитель, который это отчасти понимал и фиксировал, был Дени Дидро. У него была забавная роль – быть внутренней «совестью» Просвещения. Он фиксировал эти противоречия, но не знал, как из них выбраться. А остальные даже не понимали и этого.
Соответственно, главная черта, главный принцип романтизма, – это холизм. От слова ὅλος – «целостность». Холизм – это антиредукционизм. Холизм говорит: мы можем понять что-то или целиком или никак. Понятно, как мы понимаем целиком? Интуитивно. Не рассудочно, не разлагая на части, не аналитически, а целостно и непосредственно. Таково романтическое мироощущение и все, что из него выйдет. Например, Шпенглер, позднее дитя романтической культуры, говорит: понять душу культуры можно только или целостно или никак. Вот вам пример холистического взгляда. «Понять» дерево, разрезав его на корни, ветки, ствол и листья, это убить дерево. Мы, конечно, поймем нечто, но это уже будет не дерево. Не жизнь, не культура, не человек. Я схватываю или целиком, или никак. Это антиредукционизм. В холизме целое не сводится ни к одной из своих частей, ни даже ко всей их сумме! Целостность схватывания вещи – интуитивная. Вот, например, такое отличие. Давайте теперь пробежимся по всему остальному.