Забегая вперед, скажу, что одной из главных тем философии Паскаля будет величие и ничтожество человека. Вообще, Паскаль насквозь парадоксален, о нем можно говорить только парадоксами. И, можно сказать, вся его личность и вся его жизнь демонстрирует как крайнее величие, так и крайнее ничтожество. Величие, потому что Блез Паскаль был одарен непомерно, невероятно, он был гением с детства, с младенчества! Таких примеров единицы, когда человек родился, и всем сразу понятно, что вот он – гений. Кроме Моцарта, я не вспоминаю людей, которые проявляли бы колоссальную одаренность уже в детские годы. Может, вы еще кого-то такого вспомните? Колоссальная сила духа – и при этом ничтожное тело: болезненное, жалкое. Сам Паскаль являет собой то, о чем он пишет. Максимальная гениальность и максимальное убожество – крайняя болезненность. Всю жизнь с детства он страдал от разных болезней и был, что называется, не жилец. И умер он больным. Вот этот контраст: великий дух – в жалком, ничтожном, хилом, больном теле.
Возвращаясь к его семье: его отец был вхож в круги крупнейших ученых этого времени. В их семье, помимо отца, у Паскаля было еще две сестры – они крайне важны в его биографии. Одна старшая, другая младшая. Старшую звали Жильберта. Она впоследствии вышла замуж за некоего Перье, оставила потом воспоминания о своем гениальном брате. Мне бы хотелось остановиться на его младшей сестре, которая была гениальнейшей женщиной своего времени. Кстати, хочу заметить, может, среди вас есть любители кинематографа? Есть очень хороший биографический фильм о Паскале, глубокий, по существу. Режиссер Росселини, фильм «Блез Паскаль». Советую вам посмотреть! Так вот, младшая сестра, Жаклина, была невероятно одаренной, как и Блез. Она прекрасно пела, читала стихи. Однажды она исполняла стихи в присутствии самого всемогущего кардинала Ришелье, тонкого ценителя прекрасного, и привела его в восторг. Она могла бы стать великой актрисой, но была очень экзальтированной, чувствительной, тонко и глубоко чувствующей и религиозной особой и ушла в монастырь. Она была, наверно, самым близким человеком для Блеза. Вот такая вот интересная семья. Отец – талантливый ученый и замечательный человек, и талантливые дети, среди которых гениальный Блез и также незаурядная Жаклина! Повторяю, когда мальчику Блезу было меньше трех лет, он потерял маму. С детства много болел.
Отец его был гуманистом (в духе Возрождения) по образу мыслей. Этьен понимал, что иезуитские и монастырские школы могли бы дать его детям хорошее образование (как вы, конечно, помните, именно иезуитский колледж Ла-Флеш дал отличное образование Декарту), но там была ужасная обстановка: палочная дисциплина, насилие, казарма. И отец решил воспитывать детей сам. И Блез получил блестящее образование у своего талантливого отца. Отец научил его древним языкам, греческому, латыни, истории, географии, математике. Повторяю, отец был математиком, и он понимал, что математика – это очень тяжелая наука, и он хотел долгое время предохранить сына от увлечения математикой, потому что уже с детства было понятно, что сын перенапрягается, болеет, и отец думал, что надо оставить математику на потом.
Но вернемся к гениальности мальчика Блеза. Только задумайтесь: в девять лет он написал свой первый научный трактат! Другие в девять лет только начинают собак гонять по улицам. Трактат бы посвящен звукам – он сидел и слушал – и задумался: почему разные рюмки и чашки звучат по-разному?
Но самое интересное случилось, когда ему исполнилось 12 лет: отец все еще медлил знакомить его с математикой, прятал от него свои математические книжки, потому что боялся, что ребенок надорвется, как оно, впрочем, и получилось, но однажды увидел поразительную сцену. Мальчик Блез сидит и что-то чертит. И оказалось, что он придумал свой собственный язык математики. Он не знал, как это называется, называл прямые и круги «черточки и кружочки», и оказалось, что маленький мальчик… заново открыл всю геометрию Евклида! Когда отец увидел, что мальчик доказывает сам себе тридцать вторую теорему Евклида, не зная ничего про математику, то не знал, плакать ему или смеяться! Представляете его чувства? Двенадцатилетний карапуз сидит и своим языком доказывает теорему Евклида! Отец понял, что надо срочно его учить, выводить в люди. От судьбы не уйдешь.
И с 13 лет маленький Блез участвует в кружках ученых, в которых тогда состоял его отец. Тут надо назвать одно имя. Это – аббат Мерсенн. Это человек, который фактически создал Французскую Академию наук, был душой европейском науки XVII века, близкий друг Декарта. Человек который сам не был великим ученым, но обладал великим даром знакомить между собой ученых, ставить перед ними вопросы, передавать им рукописи друг друга – в хорошем смысле «сводник» от науки, организатор научного сообщества и научного процесса той эпохи. И вот кружок аббата Мерсенна. В него входит Этьен Паскаль, и он приводит своего тринадцатилетнего сына Блеза, и тот очень быстро становится ведущей фигурой в этом кружке. Уже в 16 лет он публикует свой научный трактат, который назывался «Трактат о конических сечениях», и шестнадцатилетний мальчишка прославился на всю Европу! Повторяю, я ничего не смыслю в математике и физике, но этого придется мне вскользь коснуться, чтоб оценить степень гениальности маленького Блеза.
Итак, Паскаль с детства гений: в 9 лет – первый трактат, в 12 лет – переоткрытие вторично и заново геометрии Евклида, в 16 лет – «Трактат о конических сечениях». Величайший гений. По пальцам бегло перечислим области знания, которыми он занимался, интересовался, и что он сделал, чтобы нам лишний раз вспомнить гениальность и размах этого человека. В конце концов, его отец получил высокий пост королевского интенданта в Нормандии, в Руане. Кто такой интендант? Интендант – это, честно говоря, человек, который выколачивает налоги с бедных крестьян, которые там постоянно восставали и с голоду умирали. Ну, пост так себе. Фактически, сборщик налогов в целой провинции. И что же делает юный Блез? Чтобы облегчить своему папе его обязанность – все подсчитывать, Блез создает одну из первых в истории арифметическую машину – арифмометр, который получил его имя «Паскалина». Хочу остановиться на двух моментах. Во-первых, само значение этого открытия. Этого самого по себе достаточно, чтобы увековечить имя человека. А второе – сразу хочу обратить ваше внимание именно на то, что характерно для Блеза Паскаля: его занятие наукой и философией всегда очень связано с нуждами жизни, с практическими вещами. Скажем, он придумал арифмометр, чтобы помочь отцу. И то же мы увидим и дальше в некоторых других сферах, которыми он занимается. Самые глобальные теоретические вопросы всегда у него имеют практический выход. Но надо сказать, что на этой «Паскалине», на этом арифмометре, он надорвался окончательно. Он несколько лет его делал и в итоге подорвал остатки своего здоровья.
В каких еще сферах он себя проявляет? Я даже боюсь этого касаться. Но нужно, хотя бы в назывном, перечислительном порядке. Конечно же, это изучение атмосферного давления. Дискуссии на тему вакуума, существует ли пустота, «боится ли ее природа». Паскаль проводит ряд опытов с вакуумом сам или инициирует чужие эксперименты, и, как мы знаем, его имя стало мерой единицы давления. Огромный вклад в развитие гидростатики, теории давления. Это физика.
Еще одна огромная область, конечно, математика остается для него важнейшей наукой. Паскаль, как ученый-математик, занимается бесконечно малыми величинами. Он подошел вплотную к тому, что потом сделает Лейбниц, – к открытию интегрально-дифференциального исчисления, математического анализа. Тема бесконечности интересует Паскаля, как математика. Эта тема будет для него главной и как для философа, как мыслителя. Запомним это!
И еще одна сфера, о которой нельзя не упомянуть, даже бегло говоря о научных заслугах. Он – создатель теории вероятностей. Арифмометр, «Трактат о конических сечениях», гидростатика, теория вероятностей… Многовато для одного молодого человека, которому не исполнилось и тридцати лет! Очень забавно: как он задумался над этим? Он тогда вращался в светском обществе. А чем тогда занимался свет? Тем же, чем и всегда он занимается, – всякие азартные игры. Кости, карты. И Паскаль задумался над таким практическим вопросом – почему выпадают карты, кости такие, а не сякие?
Как сказала бы Ахматова, «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…»! Вопрос о карточной игре, о костях. Так же как и практическая задача облегчения отцу сбора налогов привела к созданию арифмометра, так же размышления о том, почему выпадают те или иные карты и кости в играх, привели его к созданию теории вероятностей.
Какая гениальная фигура! В двадцать с небольшим лет он – величайший в Европе гений математики и физики. Создатель арифмометра, теории давления, теории вероятностей, почти что создатель дифференциально-интегрального исчисления… Но тут я ставлю многоточие, потому что я, во-первых, себя очень слабо и неуютно ощущаю во всех этих областях математики и физики; во-вторых, не об этом сейчас у нас речь. А о чем? Сейчас скажу.
Паскаля, как вы видите, мягко говоря, никак не назовешь невеждой, обскурантом. Это человек тем невероятно интересен, что прошел насквозь всю науку и… дошел до ее границ. Человек, который в самом начале Нового времени (а Новое время будет проходить под знаком культа науки и разума) вдруг понял, что наука может дать человеку, а чего дать принципиально не может! Мне кажется, это куда важнее, если мы говорим о Паскале как о мыслителе и философе. Величайший ученый понял как величие науки, так и ее тщету, ее границы, ее опасности. В начале сциентистской эпохи Паскаль понял принципиальную конечность и даже опасность сциентизма. Этот человек вдруг остановился. И мы неожиданно читаем у великого математика Паскаля: «Боюсь я математиков. Чего доброго, они и меня примут за какую-нибудь теорему». И он признается, что не хочет быть «математиком» (вообще «профессионалом» и «специалистом»), а предпочитает этому всему просто… звание «порядочного человека»! Это совершенно уже не XVII век!
Такое вполне ожидаемо было бы прочитать, скажем, у какого-нибудь Евгения Замятина в романе «Мы». Да, мы – люди ХХ века, с нашим-то опытом атомных бомб, хрустальных дворцов, Фукусимы и Чернобыля, социальной алхимии-инженерии! Но Паскаль осознает как то, что может наука дать человеку, так и то, чего она не может.
А не может она ответить на главный человеческий вопрос – о смысле жизни, о смерти, о свободе, о Боге. И он устрашается этой возможной перспективой деформированной культуры, которая будет насквозь сциентизирована, технократизирована и… бесчеловечна.
Параллельно с научными интересами Паскаля, с его открытиями, с его недолгим опытом вращения в свете на все это накладывается ряд важнейших событий его религиозной жизни, которые заставили его по-новому взглянуть на себя и на науку.
Одновременно со всеми этими открытиями Паскаль прославился, стал известен и ненадолго попал в светское общество. В этот короткий период, когда он живет как светский человек, даже происходит единственная известная нам его любовь. Он влюбился в герцогиню де Роанне. Мы мало что об этом знаем. Известно имя его возлюбленной. Его другом был герцог де Роанне, и его сестра, герцогиня, стала предметом любви Паскаля. По-моему, она отвечала ему взаимностью. Но, естественно, эта любовь не могла иметь матримониальных последствий, несмотря на взаимность. Простолюдин, низший дворянин и герцогиня! Ну, и самое главное: сам Паскаль далеко ушел от человеческих светских радостей. Тем не менее плодом этой любви является один из его маленьких трактатов, «Рассуждение о страстях любви».
Надо сказать, что семья Блеза всегда была религиозной. Но резко эта религиозность усилилась после того, как его отец вывихнул ногу и некоторое время лежал. К нему стали приходить два врача, которые оказались не просто врачами, но и очень религиозными людьми. И не просто религиозными людьми, но – янсенистами. И тут мы делаем маленький экскурс в сторону религиозной и общественной борьбы XVII века, вспоминая такое течение, как янсенизм.
Кто такие янсенисты? Название происходит от имени Корнелия Янсения, голландского епископа, который написал несколько книг. Главный его труд посвящен блаженному Августину, так и называется «Августин». А вторая работа посвящена «внутреннему человеку». Он обращается к ранней христианской метафоре о том, что есть «внешний человек», поверхностный, и «внутренний». Если очень коротко, можно сказать, продолжатели Янсения организовали течение в рамках католичества, максимально близкое к протестантизму, но все-таки формально оставаясь католиками. В чем своеобразие их позиции? Подобно Августину, они резко переживают испорченность человеческой природы. Католики в целом говорят, что человек не так плох и может спастись добрыми делами и при помощи церкви. В католицизме человеческая греховность всячески смягчается. А янсенисты остро переживают человеческую греховность. Центральная их тема – тема благодати, тема спасения и тема предопределения. Так же как Августин и Лютер (который, как вы помните, тоже вдохновлялся мыслями Августина), они решают это в жестком ключе. То есть человек радикально плох, и без внутреннего преображения и покаяния, без Божьей помощи ему не справиться. Какими-то внешними поступками и формальными добрыми делами, собственными силами ему вряд ли спастись. Повторяю, первый момент, который сближает Августина, протестантов и янсенистов, – это тема человеческой испорченности и вытекающее отсюда понятие необходимости благодати. Отсюда вытекают очень резкие и высокие требования, предъявляемые к человеку: он постоянно должен совершать нравственные подвиги над собой. То есть провозглашается моральный ригоризм: человек должен вести святую подвижническую жизнь, преодолевать себя и уповать на помощь Бога.
И еще одна важная мысль, которая особенно задела Паскаля при знакомстве с Янсением и его последователями. Вслед за Августином, Янсений пишет, что есть несколько видов похоти. Кроме всем известной похоти чувств, есть еще похоть власти, гордыни и похоть знания. Это интересно. Ну, похоть чувств – это Паскалю не очень угрожало. Совсем иное дело – два других вида! Похоть власти – стремление господствовать, стремление к тщеславию, оно очень глубоко сидит в человеке. Это гордыня, стремление самоутвердиться. Третий вид похоти, особенно заинтересовавший и затронувший Паскаля, похоть знания. Казалось бы, что плохого в стремлении к знанию? Что плохого в том, что люди желают больше знать, любопытствуют, много читают? Но еще Гераклит говорил: «Многознание уму не научает». Это утонченная, изощренная, но тоже похоть, может, она и кажется более возвышенной, чем телесная. Она тоже портит человека, распаляет в нем гордыню, привязывает к суете и иллюзиям мира. Все эти три вида похотей глубоко связаны между собой. Похоть чувств Паскалю не грозила, он был человеком аскетичным, только раз в жизни влюбился. А похоть знаний, похоть гордыни и власти – это его очень задело. Он вдруг подумал, что в его любознательности и стремлении к открытиям, к всезнанию, всеоткрыванию есть очень много суетного и ненужного.