Надо сразу сказать, что до экзистенции мы никак не можем добраться. Важнейший тезис, который мы будем развивать, что экзистенция не есть вещь, человек не есть вещь! Именно поэтому человек как человек не может быть предметом изучения науки. Экзистенция не предметна, не вещественна, не объективируема. Она не часть природы. Об экзистенции легче говорить в категориях отрицания, апофатики, нежели утверждения. Описать экзистенцию можно через целый ряд «не». Экзистенция ни из чего не выводима – ни из природы, ни из общества – и ни к чему не сводится, не может быть редуцирована. Экзистенция человека незаменима, каждый человек уникален, не детерминирован. Каждый из нас есть в мире один раз. Отсюда мы видим такой позитивный атрибут экзистенции, как спонтанность, самодетерминацию, или, иначе говоря, свободу. Экзистенция неделима. Нельзя разделить человеческую душу на кусочки. Это некая абсолютная целостность.
Вы, конечно, спросите меня: если экзистенция – не вещь, то как же о ней можно судить? Судить о ней можно двумя способами: по тому, чем она не является, от противного, и по ее проявлениям. Сама экзистенция непостижима, но мы можем зафиксировать, как она проявляется в мире.
Философ эпохи Возрождения с очень красивым, звучным и длинным именем Джованни Пико делла Мирандола написал «Речь о достоинстве человека», в которой приводит абсолютно экзистенциальную притчу. Он говорит: когда Господь создал мир, Он все поставил на свои места, и сказал – камень будет здесь, дерево здесь, солнце здесь, собака здесь. А последним Господь создал человека и сказал ему: «Адам! Для тебя у меня нет определенного места, ты будешь тем, чем захочешь. Ты – единственное существо, которое ни к чему в мире не привязано. Ты можешь опуститься ниже самой последней скотины, подняться выше ангелов. Твой удел – в твоих руках».
Вот такая восхитительная и чудесная притча! Эта притча вводит нас в самую суть экзистенциализма. Определение человека в том, что у него нет определения. Человек выпадает из природы и творит сам себя. Его природа в том, что у него нет природы, он определяется через свою неопределимость. Он – проект самого себя, и Бог сотворил его таким удивительным созданием, чтобы он сотворил себя сам. Он тоскует, он хочет быть гармоничным, укорениться в этом мире, но он не может. Человек – это то, что еще надо создать. Человеческое, в отличие от всего остального, находится в разладе с собой. Это не данность, а цель. Как скажет Сартр, «человек не самотождествен». Человек – это огромное несчастье и огромная удача! И для всех экзистенциалистов очень важно определение человека, которое дал Ницше:
«Человек – это еще не ставшее, еще не завершенное животное». Определение человека в том, что он еще не завершен. Гердер не зря называл человека «вольноотпущенником природы», а Шелер – «аскетом природы». Мы выпадаем из природы, из утерянного рая и кое-как компенсируем эту чудовищную утрату и дисгармонию «второй природой» – историей и культурой, которые создаем сами и в которых действуем. Или, как скажет Ортега-и-Гассет, «у человека нет природы, но есть свобода». Вместо сущности у него существование, вместо эссенции – экзистенция. В этом смысле важная черта экзистенциализма – его принципиальный и последовательный антиэссенциализм.
Слово «экзистенция» имеет еще один очень важный побочный смысл – «
Человек может выйти в мир и потеряться там. Человек не гарантирован сам себе. Чтобы быть человеком, надо все время что-то делать – это вполне осознал уже Сократ. А ученик ученика Сократа Антисфена Диоген Синопский не зря же взывал: «Ищу человека!» – и говорил горестно, что «народа – много, а людей – мало».
Отсюда очень важная тема, ключевая для экзистенциализма, – тема подлинного и неподлинного существования. Как быть собой? Как не быть не собой? Как выбрать себя, как сбыться? У существ природы нет таких проблем, у Бога тоже. Только у человека! Ведь он не бессмертен и не всеведущ, как Бог, и не пребывает в блаженной гармоничной самотождественности камня или животного. Он может выйти в мир и затеряться среди вещей. Но человек не вещь! Он экзистенциален.
Я, например, очень люблю кошек. Могу часами с наслаждением наблюдать за ними. Когда кошка грациозно потягивается, умывается, мурлыкает, видно, что она вся – здесь и сейчас, что она гармонична, прекрасна и самотождественна. Она не заражена рефлексией, не мучается вопросами: «А что значит быть кошкой? А не стать ли мне лошадью?» А вот человек – нет! Я уже цитировал Франсуа Вийона: «Я знаю все, но только не себя». У нас, людей, напрочь сбита биологическая инстинктивная программа. Мы в вечном разладе с собой. Мы были в детстве в этом утерянном рае, но нас изгнали из природы. Мы хотим укорениться в этом мире, стать и быть собой, найтись, обрести дом, но этого нам не достичь!
Вы скажете: у нас же есть пол, у нас есть национальность, у нас есть наше время жизни, у нас есть тело, у нас есть семья и социальная роль. Экзистенциалисты говорят: все это есть, но все это еще не есть мы. Экзистенция – это то, что есть в нас помимо, сверх и, если угодно, вопреки всем этим данностям: полу, телу, классу, национальности, эпохе. Вот это и есть я. Этот незаменимый, невыводимый, уникальный «икс». Мы не выбираем свое время, но мы выбираем себя в этом времени. Почему из двух человек в совершенно одинаковой среде один становится подлецом, а другой – героем? Человек – не вещь, человек – не часть природы, это единственное в мире существо, которое ставит себя под вопрос. Человеческое бытие проблематично и уязвимо. Быть или не быть? Гамлетовский вопрос. Ни одно живое существо не поставит этот вопрос, только человек. Человек – это вечная дисгармония, вечная трагедия, мука и разлад, вечный поиск и утрата себя.
Человек – не только тело и не только дух. Человек, как говорит Кьеркегор, – точка встречи двух миров, природы и свободы, естественного и сверхъестественного. Но мы живем в мире вещей. Мы все время надеваем маски, играем роли, творим вещи. Человек – вечная дисгармония, противоречие, «химера», говоря словами Паскаля. И так возникает проблема, которая на языке Бердяева обозначается как противоречие между «творчеством и объективацией». За актом творческого взлета следует падение, за духом – вырождение его в букву. Маска прилипает к лицу и подменяет его собой. «Мысль изреченная есть ложь». Экзистенция невыразима. Поиски себя нескончаемы. Мы свободны, мы делаем выбор, но в этом акте выбора свобода воплощается и умирает. Отсюда вечный трагизм человека.
Человека можно описать только парадоксально. «Бесконечное в конечном». В нас искра Божья и жалкое тело, короткая жизнь, мы можем все, а реально не делаем почти ничего. Потенциально каждый велик, а в действительности – жалок. «Смертный» – не живой и не мертвый. Мы живем и знаем о смерти. Или – «творческое ничто». Ничто – свобода, пустота, из которой творится весь мир.
Отсюда стремление человека убежать, спрятаться. Сказать «я – не я, я – это член партии, я – представитель нации, я – это мужчина, я – чиновник, я – это мои деньги». Аристотель сказал, что человек может быть выше животного или ниже животного, но не может быть животным. Например, животные не знают «пошлости». Пошлость – это сомнительная человеческая привилегия, связанная с фальшью, симуляцией и раздвоением. Только человек может опуститься до таких бездн жестокости и зверства, до каких никакое животное не может. Только люди могут сладострастно мучить, истязать и убивать десятки себе подобных. Но животное и не может добровольно выпить цикуту, как Сократ; добровольно пойти на Голгофу, как Христос; добровольно пойти в газовую камеру, как Януш Корчак. Человек или выше, или ниже животного, но он – не животное. Увы и ура! Вот что описывает экзистенцию – не предметность, не вещь, а
Как же проявляется экзистенция? Важное понятие – это модусы экзистенции, или экзистенциалы, то есть различные проявления экзистенции. Экзистенциалисты описывают разные модусы, такие как «заброшенность», «бездомность», «Ужас». Представьте себе: человек, как маленький ребенок, его привели в лес и там бросили. Ему угрожают звери, голод, а родителей нет. Что с ним будет? Он или станет взрослым, или погибнет. Каждый из нас неведомо кем и неведомо зачем и откуда брошен в этот странный и страшный лес – жизнь.
Или, как говорит Сартр, каждый из нас находит себя на сцене огромного загадочного театра жизни. И непонятно, что это за пьеса: фарс, водевиль, опера, балет? Непонятно, кто сценарист, что за актеры вокруг? Непонятно, с чего началось и чем закончится? Но самое ужасное во всем этом то, что мы должны играть свою роль, ничего этого не зная. Мы не можем уклониться от выбора, почти ничего не зная о мире и о себе. Как говорил Сартр, не по своей воле мы приходим сюда и не по своей воле уходим. То есть мы не свободны не родиться и не свободны не умереть. Вот она, заброшенность как фундаментальная человеческая черта, как один из модусов или экзистенциалов.
Другой важнейший модус – это экзистенциальный Ужас. О нем много писали и Кьеркегор, и Хайдеггер, и Сартр. Человек открывает свою экзистенцию в Ужасе и через Ужас. Ужас отличается от обычной тревоги. Сартр приводит такой пример: вы гуляете в горах, и вы боитесь чего-то конкретного, например того, что на вас упадет камень и вас убьет. Это не есть экзистенциальный Ужас. Но вот вы подходите к пропасти и заглядываете в нее. (Тут можно вспомнить слова Ницше: если вы чересчур долго вглядываетесь в бездну, бездна начинает вглядываться в вас.) Она вдруг начинает тебя манить, притягивать. И ты понимаешь, что ты свободен и среди твоих «свобод» есть свобода прыгнуть в эту пропасть. И перед чем ты испытываешь ужас? Не перед пропастью, которая вне тебя, а перед пропастью, которая внутри тебя. Перед своей ответственностью и свободой. В Ужасе человек обнаруживает свою экзистенциальность, свою
И вот еще одно очень важное понятие для экзистенциализма, его ввел Ясперс, но о нем так или иначе, не называя его, писали все экзистенциальные философы, – это понятие пограничной ситуации. Чем важна пограничная ситуация? Тем, что обычно мы живем анонимно, не подлинно, крутимся как белка в колесе, зарабатываем деньги, суетимся. «О душе когда-нибудь потом подумаю, когда будет семьдесят лет, но сегодня я играю роль. Сегодня надо учиться, надо семью кормить!» И есть иллюзия бессмертия, иллюзия нужности чего-то совсем ненужного и естественности чего-то совсем не естественного для нас. Пограничная ситуация освобождает от всех этих иллюзий – мучительно, жестоко и резко, давая шанс более верного и истинного взгляда на мир и себя в нем. Человек – существо инертное, ленивое. Он стремится к конформизму, стремится к удобству, не любит страдания. Но время от времени жизнь преподносит нам бесценные сюрпризы: выбивает нас из обыденности, из анонимной привычной колеи, из неподлинного и несобственного существования человека-функции.
Самый яркий и крайний вариант пограничной ситуации – человек перед лицом смерти. Я бы описал пограничную ситуацию при помощи двух незатейливых атрибутов. Пограничная ситуация – это то, что, во-первых, нельзя отложить на потом и, во-вторых, переложить на другого. За нас ведь обычно все всё решают: начальники, папы, мамы, школы, учебники, чиновники. Но умирать-то всегда самому и всегда одному!
Ты спешил куда-то по делам, которые тебе казались важными, и вдруг в переулке к тебе подошли трое неизвестных, прижали к стенке и сказали: «Решай! Или ты предашь, или умрешь!» Как много вы узнаете о мире и о себе в эту бесценную минуту! И вы не сможете улизнуть, сказать им: «Подождите! Давайте вернемся к этому вопросу лет через сорок, а сейчас мне некогда – надо бежать зарабатывать деньги!» Но нет. Нет ни отсрочки, ни возможности уйти от ответа. Только здесь, только сейчас и только ты – безо всяких отсрочек и отговорок. В сущности, все мы живем в объятиях смерти и точно знаем, что умрем, но, к счастью для себя, это жуткое и невыносимое знание уравновешиваем двумя утешительными незнаниями: что – потом («Дальнейшее – молчанье!» – говорил Гамлет) и когда это наступит. И всегда можно откладывать это на потом. Пограничная ситуация лишь сгущает и концентрирует это: никаких потом! В сущности, как верно заметил Ясперс, пограничная ситуация и экзистенция неразрывно связаны между собой: экзистенция человека наиболее ярко проявляется в пограничной ситуации, а пограничная ситуация – это то, что высвечивает нашу экзистенцию, обычно скрытую. Поэтому все экзистенциалисты постоянно описывают пограничные ситуации, ссылаются на них и размышляют над ними, даже если не употребляют именно это слово.
Пограничная ситуация представляет собой момент истины для человека. В ней проявляется человеческая экзистенция, человеческая