Г. П.: С уходом Волошина роль Медведева вообще сильно выросла. Он стал главой администрации, отвечал за отношения с Украиной – а Украина отныне была у Путина в фокусе. Успешно поведя двойную игру с Тимошенко и Януковичем, Россия приобрела сразу две приемлемые президентские кандидатуры. С 2006 года Путин готовил команду к своему «отходу», Медведева он демонстративно двинул в преемники. Медведевские «национальные проекты» – это 2006 год. Цены на нефть накачивают бюджет, складывается российская экономика пузыря. А я вхожу в свой ультралоялистский штопор, с несносными спазмами публичной любви к президенту. Из человека, лояльного команде, я стал истинно верующим адептом Путина как русского princeps’а.
И. К.: Как меняется Кремль? Как ты принял в 2008 году, что не Путин станет новым президентом?
Г. П.: Я был против его ухода. При том что у меня были теплые отношения и с Дмитрием Медведевым, и с Сергеем Ивановым. Но я не представлял путинского режима без Путина – нет, такое не сработает! Оттого сегодня я мягче отношусь к «ультрапутинистам», помня, как сам не верил, что при другом президенте Россия сохранится. Путина за спиной Медведева мне было недостаточно – я хотел, чтобы он стоял впереди! В моем варианте «тандема» Путин совмещал бы в правительстве пост премьера с постами министра обороны и министра иностранных дел.
И. К.: Но тогда сам президент будет как бы вице-президентом?
Г. П.: Примерно так, регентом. Таково было мое предложение. Мы, путинисты, встречали приход Медведева с нервозностью. На президентском новогоднем приеме была первая стилистическая новация – президент и его чиновники пришли в бабочках вместо галстуков. Они привольно расселись посреди зала, подход к каждому был свободен. Один мой хороший (тогда!) знакомый, глядя на медведевских либералов в бабочках и заедая горе ветчиной с вилки, тихо мне сказал: «А знаешь, я, может, еще пожалею, что не подошел к
И. К.: Когда появляется у тебя ощущение, что путинизм – не просто Путин?
Г. П.: Запоздало, с 2009 года. Я видел, как легко Россия отнеслась к смене караула в Кремле. Как политически бесконфликтно мы проходим глобальный кризис. Я понял, что институт сильного президента удалось закрепить. Хотя тот авторски связан с Путиным, президентство теперь уже не он сам. Аналогию я искал в эпохе Августа – президентская власть отделилась от исполнительной и стала верховной властью. Но кто Октавиан, кто восстановитель имперской Res Publica?
Президентство Дмитрия Медведева переполнено упущенными шансами и незамеченными развилками. «Рокировку» сентября 2011 года помнят, но забылась его политика до грузинской войны, с доктриной вхождения России в евроатлантическое пространство. Конечно, война все обрушила. Осень 2008 года памятна яростными обсуждениями военных рисков, из которых рождалась другая политика. И опять первая наша мысль в Кремле была мыслью о нехватке защиты. Мобилизация элиты в этот раз была моментальной. Сегодня известно, что у Буша действительно рассматривали сценарий военного вмешательства. Сурков ждал наихудшего. Он говорил мне: «Представь, что идешь ночью через Митино, а из темноты злой голос: “Ау, мужик, а ступай сюда!” Что делать? Бежать сломя голову или пойти в темноту под ножи?» Но так и решается вопрос, чего мы сто́им.
Шестой американский флот вошел в Черное море. Президент Медведев в бинокль разглядывал американский эсминец «Макфол» с «томагавками» на борту, проплывавший мимо сочинской резиденции в дни грузинского кризиса. Но опросы показывали демобилизованное общество. В разгар мирового финансового кризиса, когда устои мира шатались, уверенность граждан России в мирной жизни и «позитивном развитии российской экономики» только росла!
По традиции президент, закончив первый срок, выдвигается повторно. Раз Путин в 2008-м сделал ставку на конституционное государство, ни одно из обычных правомочий у президента нельзя отнять. Отсюда право Медведева идти на второй срок, и Путин обязан в это играть. Ведь он сам предложил стране преемника, и не только я поверил, что он играет честно. По всему, что я от него слышал, я не видел причин сомневаться – и как всегда вслух приписывал ему эту мысль.
Первые сомнения возникли, когда я увидел возвращение старых путинских игр с имиджем «вечной молодости». Эти потешные байкеры, эти фотосессии Путина на коне, Путина на «Ладе-Калине», едущего через Россию. Он повторял все маскулинные трюки программы «Путин молод и силен» 1999 года, но перед кем? Странное дежавю.
Изначально имиджевую политику мы нацеливали на две аудитории: западную и внутрироссийскую. В западной должен был преобладать передовой лидер, во внутренней – спортивный мачо. При первой поездке в Казань в 2000-м Путин, демонстрируя полуголый торс, «плавал в катыке» фейсом. Но такие виды лихого Путина министр Лесин избегал продвигать в западных СМИ, говоря: «Путинский спорт и бицепсы оставим народу и для третьего мира».
Тем временем рейтинг доверия Медведеву все рос, а путинский плавно снижался. В мае 2010 года их рейтинги впервые сравнялись и удерживались на одной цифре. ФЭПу заказали программу исследований потенциала второго президентства Медведева. Мы выяснили, что элитная и массовая поддержка есть и что простое возвращение Путина вызовет недовольство. Важно, что к Медведеву сдвигались традиционно «путинские» группы поддержки – чиновники, силовики и пенсионеры. Это значило, что фигура Медведева не раскалывает путинское большинство, а реорганизует его вокруг себя в коалицию нормализации. В «медведевское большинство», как писала тогда Марина Литвинович.
Доклад ФЭПа не имел видимых последствий, кроме того, что у Путина его расценили как мою нелояльность. Путин спрашивал: «А что, Глеб еще с нами?» Затем был кризис. Пожары лета 2010 года привели к тысячам смертей от смога в Москве. Москвичи обозлились, Медведев низверг Лужкова из мэров. После войны с Грузией то был самый смелый из его президентских шагов. Путин был недоволен: такой резвости от друга-президента он не ждал. У тандема был список позиций – в чем каждый действует независимо, а где нужны оба ключа. Возможно, при этом забыли об особой позиции мэра Москвы, давно слившегося со столичным ландшафтом. Медведев снял Лужкова прежде всего оттого, что тот выступил против него в прессе. Путину все сильно не нравилось, он стал готовить свой ход.
И. К.: Может быть, для него это был сигнал: вдруг теперь Медведев поверит, что…
Г. П.: Конечно же, со стороны Медведева это было демонстрацией силы. Уволив Лужкова, он чувствовал себя самостоятельней, и Путин начал его опасаться. Но Медведев отсюда сделал совершенно ошибочный вывод. Он решил, что теперь окончательно полноправен и ему как президенту незачем обсуждать будущие выборы с премьером. Путин ждал обсуждения проблемы 2012 года, а Медведев его избегал, полагая, что сам выберет удобный момент для решения. Наконец Путин потерял терпение.
Зимой 2010–2011 года я просто кожей ощущал перемену в Кремле. Премьер с президентом не общались, друзья озабоченно сновали между их приемными и запугивали Путина слухами о его отставке из премьеров. Смесь мелких интриг, глубокого недоверия и злонамеренности получила имя «заговора Медведева». После того как президент выступил с действительно некрасивой выволочкой Путину из-за Ливии, в мае вдруг был объявлен «Общероссийский народный фронт» – вероятно, по путинской памяти о ГДР. Одновременно Путин аппаратной интригой убрал Суркова от кураторства «Единой России», заменив Володиным.
Мое изгнание из Кремля в те же дни также было инициативой Путина. В апреле 2011 года я подошел к Спасским воротам. Как обычно, охрана проверила пропуск, тот не сработал. Солдат сказал, что тут какая-то ошибка, технический сбой, «сходите проверьте». Но я сразу понял, что это не «технический сбой». Меня без предупреждения исключили из числа советников, это в стиле Системы. Даже друг Путина Якунин узнал об отставке из ленты новостей. Непосредственным поводом стали мои выступления в печати. Не будучи кремлевским чиновником, я свободно высказывал свое мнение. Я упрямо твердил, что Путин не будет мешать Медведеву выставляться на второй срок. Но весной 2011-го для его придворных это звучало как призыв к мятежу.
И. К.: Для меня это интересно. В каком-то смысле Путин, успевший создать институты путинизма, после этого их разрушил. В результате стал возможным 2012 год с его возвращением на третий срок. А на третьем сроке уже были возможны только два института: Путин и народ. Ничего институционального больше нет, президентство – это только сам Путин. Как Володин говорит, без Путина нет России.
Г. П.: Идея президента-нацлидера бродила еще в 2007 году и мне не нравилась. Эта фашизоидная идея вождя ни к какой государственной повестке не клеилась. Сколько у нас было на тот момент институтов? Был временный институт тандема президент—премьер – возвращаясь, Путин его уничтожал. Но я не ждал, что, отменяя тандем, Путин подорвет и президентство. Институт президентства опозорила