Медленное пробуждение не по будильнику дарит неповторимое удовольствие, а растекающаяся по телу томная усталость как напоминание о пылкой ночи накрывает меня с головой волной упоения. Сознание еще в дремоте, и я потягиваюсь, наслаждаясь тихим шелестом смятых простыней и нежным шепотом, будоражащим и чарующим одновременно. Приоткрываю глаза и моментально тону в завораживающих омутах черных глаз. Чуткого обоняния касается одурманивающий мужской аромат, утягивая меня вновь в запретную пропасть. Проваливаюсь в нее без раздумий.

— Гы-ы, — ударяет в ухо, и слюнявый детский ротик накрывает мою щеку, резко вырывая из омута самозабвения.

Моментально распахнув глаза, я с размаху окунаюсь в действительность: уютная комната в съемной квартире, за окном брезжит рассвет, и спавший в эту ночь со мной в одной кровати мужчина намного моложе того, который уже неделю посещает мои откровенные сновидения. Глубокий вдох и медленный выдох прогоняют остатки ночного морока, и, улыбаясь, я усаживаюсь в кровати, подхватывая на руки сынишку. Малыш довольно гулит, пытаясь затолкать в ротик кулачек. Дарит мне щедрую ответную улыбку, активно демонстрируя пару молочных зубов.

Смотрю в его глазки, такие большие и невинные, чертовски сильно похожие на те, другие, что засели в одинокой душе, видимо, уже навсегда.

Морщусь, вздыхаю и утыкаюсь носом в ароматную вихрастую темную макушку. С каждым днем я нахожу в своих мужчинах все больше схожих черт, и это пугает и радует одновременно. Максимка даже хмурит брови так же, как Глеб.

Черт! Я опять уплываю в меланхолию. Как, оказывается, быстро можно стать зависимой от того, кого должна как минимум игнорировать, а как максимум — не любить и держать на расстоянии. Но…

Вот это «НО» мена пугает, будоражит и уже неделю не дает спокойно спать. Почти семь дней лишь селфи-фото по утрам, на которых он неизменно в темной футболке, строительной каске и с усталой улыбкой, а на заднем плане — очередное недостроенное здание. Я в ответ отправляю фото с рабочей атмосферой офиса.

Вечерами недолгие очень поздние разговоры о мелочах, случившихся за день и непременное пожелание спокойной ночи, после чего я еще полчаса ворочаюсь в постели, размышляя над вопросом, когда я успела так вляпаться. Ведь еще полмесяца назад я ненавидела его всеми фибрами души. Видеть его не желала, и уж тем более — впускать в свою жизнь.

А теперь? Что изменилось за такой короткий срок? Или…?

«Да-да, Ксюшенька! Это так! И пора уже признаться в этом, в первую очередь, самой себе». Я словно ощущаю фантомное присутствие маленького ехидного эльфика, усевшегося на мое левое плечо и шепчущего на ухо то, что я так старательно зарыла почти два года назад в дальний угол своего подсознания.

«Признайся, дорогуша, ты любишь его. Да-да, не спорь! Любишь, но боишься быть обманутой, не доверяешь, от этого и гонишь от себя, выставляя даже не ежовые колючки, а щипы дикобраза».

«Много ты понимаешь! — вступает в спор ангелок, забравшийся на правое плечо. — Без этого наглого Казанова нам спокойнее и безопаснее для душевного равновесия».

«Зато безумно скучно, и та самая душа, о которой ты так старательно печешься, покрывается плесенью и черствеет».

Недовольное сопение сынишки прерывает идиотские дебаты моего свихнувшегося подсознания. Максимка, упираясь ладошками в мою грудь, выворачивается из крепких объятий, всем своим видом показывая, что мои нежности затянулись, а он — «настоящий мужик», и пора бы уже мужика кормить завтраком. Встряхиваюсь, окончательно прогоняя весь бред, что творится сейчас в моей голове, и вновь откладываю на потом все признания и доводы разума.

— Ну, пошли. — Спускаю активного малыша на пол, благо, в новой квартире он теплый, да и всю неделю на улице стоит небывалая жара, а ребенок только недавно начал активно ползать и пытаться ходить вдоль любой подходящей опоры.