Несомненно, огромный успех. При этом не соглашусь с тем, что это была лучшая отечественная сборная за всю историю. И не только потому, что имелись прекрасные команды и в иные времена. Всё проще: признание журналистов и специалистов ценно, что говорить. Так титул-то не завоёван. Да, не разыгрывали его в тот год, а только, пусть это и горько, люди всегда станут судить о силе команды по взятым ею трофеям, завоёванным медалям и кубкам.
Поэтому, не ввязываясь в дискуссию, соглашусь лишь с тем, что сборная 1967 года смотрелась поинтереснее команд 66-го и, к особому сожалению, — 68-го. Потому как на будущий год титулы как раз и стояли на кону. А наши их не завоевали. Ну, об участии Эдуарда в тех поединках — в будущей главе. Пока же давайте подумаем, что дал Эдуард Анатольевич команде в том марафоне 1967-го.
Итак, о сыгранных матчах уже сказано. Пора сообщить и о тех пяти фронтах, на которых сражался человек с основательно подорванным здоровьем. Считайте: чемпионат СССР, Кубок страны, евробаталии с «Торпедо», матчи за сборную на первенство континента и — не забудем — тяжелейшие битвы в олимпийском отборе. Никто не знал и не понимал, чего ему это стоило и какие запасы сил он сжигал.
Да, опять повторюсь: он никогда не был лидером в раздевалке. Но на поле-то — другое дело! Как часто он воссоединял, сплачивал, сыгрывал нападение собственными открываниями, рывками, странными на первый взгляд передачами, которые партнёрами (сборники всё-таки) постигались всё успешнее и успешнее. И суть здесь не обязательно в пресловутом пасе «пяткой». Покрасоваться для него и в молодости не было самоцелью, что уж говорить про вторую половину 60-х. Да, передачу можно выполнить и с подъёма, и любой стороной стопы, и носком. Просто голова и ноги (что, как он утверждал, обязательно для форварда) синхронно работали.
Вместе с тем нельзя недооценивать неназойливого, но спокойного, светлого и чистого влияния Стрельцова на товарищей. Ведь что он тогда сказал-то в том практически автозаке, который гостеприимные «чёрные полковники» предоставили советским гостям для проезда? Кто-то из ребят мрачно осведомился: «Куда нас везут, не в тюрьму ли?» И получил хладнокровный ответ от Эдуарда: «Это не так страшно, как вы думаете».
Тут, конечно, футболисты пробовали шутить. Однако за стрельцовской репликой стояло много больше. По возрасту он не так уж заметно старше Кавазашвили (1940 год рождения) и Малофеева (1942-й), а Численко и вовсе с 39-го. После войны, в 1946-м, родились лишь Банишевский и Бышовец.
Но Стрельцов всё равно знал и видел больше, нежели они. Он побывал совсем в другом, «зазеркальном» мире, где всё вообще перевёрнуто с ног на голову, «где всё не так, где всё наоборот», — и сумел вернуться обратно с теми мудростью и выдержкой, что не получишь через книги и фильмы. А ещё он пережил и травлю, и предательство, и момент, когда сама жизнь висела на волоске.
Оттого и сосредоточен исключительно на футболе. Не надо воевать — нужно творить, создавать, придумывать и одновременно терпеть и крепиться. Иногда — молчать. Именно поэтому он не ответил негодяям в Трнаве. Хотя мог — и мало бы не показалось.
И всё-таки перед нами, очень может быть, наиболее удачный сезон Эдуарда Анатольевича. В европейский плей-офф вышли — раз. За олимпийскую путёвку борьбу продолжили — два. «Торпедо» в весенней стадии Кубка кубков — три. Причём все понимали: без него ничего бы не получилось.
Предновогодний номер еженедельника «Футбол» от 31 декабря получился праздничным вдвойне. Обычно-то футболиста года объявляли в январе. Но тут 31-е число подоспело: отчего не порадовать людей перед боем курантов? И порадовали.
Стрельцов третий год подряд оказывался среди лучших. В 1965-м — второе место, на следующий год — четвёртое. И вот, наконец, — первый! Победа более чем убедительная: 155 очков. По традиции 65 журналистов (газеты, радио, телевидение) называли трёх лучших. Первое место — 3 очка, второе — 2, третье — 1 очко. У Эдуарда вышло аж 45 первых мест! Причём и регионы, и республики в особенности — не сказать что так сильно дружили: каждый хотел продвинуть своего. Стрельцов же вновь объединил всех.
В таких случаях полагается большое интервью с триумфатором. Однако такового не было. А. Т. Вартанян объясняет это скромностью победителя. Зато старый друг и тогдашний тренер В. К. Иванов нашёл для Стрельцова прекрасные слова:
«Целиком согласен с мнением журналистов. Обе руки поднимаю за Стрельцова. Мне всегда с ним было очень приятно и легко играть... Но легко играть со Стрельцовым только тогда, когда научишься понимать его. А то может получиться, что разговор будет идти на разных языках. Как это бывает в игре? Стрельцов с мячом уходит в сторону. Его партнёр, оставшийся за спиной, отключается. Ему кажется, что он в данном эпизоде не сможет принять участия. И вдруг пас. Совершенно немыслимый, неожиданный для соперников и, к сожалению, для партнёра.
Так что со Стрельцовым не всегда легко играть. Некоторым это оказывается не под силу. Он сам так своевременно и неожиданно освобождается от защитников, так остроумно открывается, что надо уметь вовремя отдать ему мяч».
Ещё один глубокий аспект в выступлении Валентина Козьмича — отношения команды и её главной звезды. «Кажется, сколько лет я знаю Стрельцова, — удивлялся молодой наставник, — но вот стал тренером и взглянул на него по-новому. Он всё понимает с полуслова, с намёка. Он замечательный помощник тренера. Сейчас у нас в команде много молодых игроков, и Стрельцов для них — играющий тренер. Я всегда говорю торпедовцам: пока он играет, учитесь у него. Эти слова мне хочется адресовать всем молодым футболистам и других команд».
Исключительно правильно замечено. Иное дело, как на практике выходило взаимодействие тех юных торпедовцев с живым, без преувеличения, классиком. Судя по публикациям «Советского спорта», — выходило с переменным успехом. Вот, допустим, 8 ноября с «Шахтёром» вроде как получилось. «После перерыва, — писал Б. Брусилов, — оживился Стрельцов. На 65-й минуте горняки прозевали его рывок с середины поля. Коротких приготовился отразить удар, но Стрельцов сделал низовую передачу на дальнюю штангу. На мяч выскочили два торпедовца — Гершкович и Щербаков. На какое-то мгновение мяч запутался у них в ногах, вратарь “Шахтёра” опоздал, Щербаков сквитал счёт». А через три дня, как свидетельствовал А. Чупринин, у молодёжи против ростовского СКА ничего не вышло: «Стрельцов воспользовался ошибкой защитника, сделал отличный пас вдоль ворот, но ни Щербаков, ни Гершкович не успели подставить под мяч ногу». И пришлось Эдуарду Анатольевичу демонстрировать мастер-класс: «Гетманов на миг упустил Стрельцова, сместившегося на правый фланг, и тот метров с двадцати под острым углом к воротам, но без помех забил великолепный (и победный. —
В целом же получается счастливая картина. Ведь есть мнение, что о великом футболисте заговорили по-настоящему лишь после его смерти. Вынужден не согласиться. Тогда, в конце 67-го, его чествуют и славят с нескрываемым, неподдельным удовольствием. Включили, например, в очень престижный список десяти лучших спортсменов года. И вообще: все им любуются — от рядового сотрудника ЗИЛа до будущего лауреата Нобелевской премии по литературе поэта Иосифа Бродского, у которого, несмотря на ленинградские корни, Стрельцов был любимым футболистом. Да и в команде он «играющий тренер». Идиллия?
В общем-то, да. Одно вот покоя не даёт. Что именно — покажет маленькое отступление от непосредственно футбольной тематики.
...«Маяковский был и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи» — так И. В. Сталин написал в декабре 1935 года красным карандашом на письме Л. Ю. Брик, которое она от отчаяния адресовала лично вождю. И после того росчерка пера Триумфальная площадь получила имя Маяковского, а стихи его стали насаждать в школе, по выражению Б. Л. Пастернака, «как картофель при Екатерине». Между тем при жизни и почти шесть лет после самоубийства никаким «лучшим и талантливейшим» Владимир Владимирович не был. И травили поэта много и с наслаждением, и власть отказала в моральной поддержке, не почтив вниманием итоговую выставку «20 лет работы», куда главного-то вождя Маяковский позвал «первым номером». Ну и сами подумайте: кто ж в 37 лет застрелится, коли жизнь так счастливо складывается?
У Стрельцова вышло, слава богу, иначе. Однако не поздновато ли он получил то, что обязан был иметь по праву? Потому что футболисты проживают две неравные жизни. Одна включает годы, когда они играют, другая — всё остальное проведённое на этой земле время. Так вот: у Стрельцова впереди оставался один полноценный сезон — 68-го года. Далее включались другие обстоятельства, сейчас не время на них останавливаться. Но то, что великолепный мастер под закат игровой карьеры ценой нечеловеческого напряжения сил и проявления исключительного мужества получает, наконец, признание собственной страны — по-своему горько. И, как и в случае с Маяковским, горечь эту никакими поздними славословиями не унять.