Или, возможно, вы стали свидетелем чьих-то страданий. В Индии, особенно в жаркие летние месяцы, часто можно увидеть слабых, истощённых волов, тянущих телеги с очень тяжёлым грузом. Когда они не могут взобраться на крутой подъём, их толкают, бьют кнутом, их раны кровоточат. Иногда, путешествуя в машине с моим отцом, мы застревали за одной из таких телег, так как вол не мог больше тянуть повозку. И все мы, сидя на заднем сиденье, охали и причитали: «Какой ужас, как печально! Можем ли мы что-нибудь с этим сделать?»
Его Святейшество Миндролинг Тричен всегда наставлял нас: «В этот самый момент искренне примите на себя всю боль и страдание, которые переживает сейчас это животное. Осознание этого страдания смягчает наш ум. Наблюдая столь очевидное страдание, на которое нужно просто повнимательнее взглянуть, совершите такое благопожелание: «Пусть жизнь и страдания этого существа будут короткими. Пусть его смятение, страх и боль немедленно и полностью перейдут мне, и пусть сила этого пожелания принесёт свои плоды».
Что означает принесение плодов в случае с молитвой или благопожеланием? Для того чтобы они могли исполниться, должно быть определённое основание для созревания, определённая «зацепка». Такими зацепками будут сила нашей добродетели, которую мы когда-либо совершили, и сила нашего стремления реализовать абсолютную истину. Всё это создаёт основания для принятия на себя описанного страдания. Подобным образом мы не только принимаем на себя боль мучающегося животного, но также распознаём его глубочайшую истинную природу, вместе с причинами и условиями его существования.
Таким образом, точно так же как приятный случай можно посвятить счастью и благополучию всех чувствующих существ, неприятную и болезненную ситуацию также можно использовать в практике. Конечно, самым лучшим способом помочь будет оказание реальной, в условном или относительном смысле этого слова, помощи, но эта
В такие моменты наши учителя всегда советовали нам не драматизировать ситуацию. Да, у вас на глазах могут появиться слёзы — и вы начинаете испытывать великую раздражённость или гнев по отношению к человеку, приносящему столь неоправданный вред.
Вам следует подумать: «Вот она, вся глубина неведения, в которое может погрузиться человек, полностью наделённый потенциалом к подлинному состраданию».
Мы также должны честно взглянуть на факт наличия в нас самих подобной агрессии. Возможно, мы и не бьём животных, но способны постоянно демонстрировать глубочайшее неведение по отношению к самим себе и к окружающим. Если наши действия до сих пор подчёркивают разделение на «твоё» и «моё», «правильно» и «неправильно», «хорошо» и «плохо», насколько искренне наше стремление преодолеть неведение? Проверьте, может статься, в ваших речах по-прежнему преобладают сплетни и пустословие, когда вы пытаетесь выяснить, кто остался, а кто выбыл, кто куда уезжает или не уезжает, кто женится, кто приглашён, а кого проигнорировали? Находится ли наш ум под постоянной властью отвлечённости, вялости или лени?
Обязательства, которые мы взяли на себя при принятии прибежища, никогда не принесут благих плодов, если они будут расходиться с нашими действиями. Привнесение осознанности в каждое наше переживание создаёт широту и гибкость высшей мотивации. И тогда ваше пожелание «Пусть то, что я делаю, принесёт благо всем чувствующим существам» — будет не просто словами, но также явится определяющим принципом ваших взаимоотношений со всеми, кого вы встретите на жизненном пути. Мы также становимся более восприимчивыми к тому, что страдания, выпадающие на долю всех чувствующих существ, идентичны, как идентично и их стремление к счастью. Если мы существенно продвинемся вперёд в своей способности работать с сущностным уровнем сознания в каждой ситуации, будь она приятной или неприятной, нам будет понятно, о чём идёт речь, когда мы говорим об «освобождении от сансары».
Поэтому внимательно исследуйте действия своих тела, речи и ума и следите за той мотивацией, что подвигла вас на принятие обязательств, связанных с обетом прибежища. Главный вопрос не в том, принимаете ли вы прибежище как мирской человек, заинтересованный в сансарном счастье, или практик пути махаяны, а в том, зародилось ли в вашем уме истинное самоотречение и подлинная, неподдельная доброта. Теперь мы можем поговорить о том, в ком или в чём мы принимаем прибежище.
Объекты прибежища
Объекты нашего прибежища будут зависеть от мотивации, которая, в свою очередь, может быть низшего, среднего и высшего уровня. Существует разделение между мирскими и внемирскими объектами прибежища. Сознание, всё ещё ориентирующееся на сансару, принимает прибежище в чём-то из мира сансары; сознание, способное и стремящееся выйти за её пределы, принимает прибежище в объектах, находящихся вне сансары.
Мирские объекты прибежища всё ещё подвержены влиянию сансары. Они также делятся на две категории: обычную и высшую.
Обыкновенные мирские объекты прибежища — это горы, леса, неодушевлённые предметы, могущественные боги, нелюди, цари и так далее. Принятие прибежища в них в основном продиктовано страхом и поиском покровительства. Например, в Бутанеу нас есть традиция совершения подношений богам гор и лесов, в основном потому, что в этих лесах можно легко заблудиться и они наполнены различными духами, демонами и другими проявлениями сознания, которые необходимо умиротворить. Поэтому раз в год люди совершают для них подношения.
В древнетибетской и даже в буддийской традиции существует множество подобных ритуалов, и многие люди принимают прибежище в подобных вещах. Это не означает, что мы буквально совершаем простирания перед лесом или горой и говорим: «Я принимаю прибежище…», хотя и такое возможно. Это означает систему поверий людей, которые стараются творить добро, полагаясь на божеств гор, водоёмов или лесов. Нам всем известно о существовании таких ритуалов и традиций. Ни в коем случае нельзя очернять подобное воззрение и относиться к нему презрительно, но нужно осознавать, с каким намерением мы приходим к прибежищу. Когда мы говорим об обыкновенном мирском прибежище, мы имеем в виду обыденное, условное, в противоположность абсолютному, воззрение.
Мирское прибежище никак не затрагивает сферы неведения и мудрости, сострадания или освобождения всех чувствующих существ. Оно скорее служит целям умиротворения определённых внешних обстоятельств ради достижения сиюминутного счастья и временного избавления от определённых страхов. Принятие прибежища в мирском объекте ради собственного преходящего блага, блага своего рода, племени или иного социума остаётся временным прибежищем, а всё, что временно, является обусловленным и обыденным. Оно не способно окончательно и бесповоротно освободить нас от сансары, причинно-следственного закона кармы или страхов. Например, когда мы совершаем подношения богам плодородия, прося богатого урожая, это не приносит абсолютного блага. Мне неизвестно о существовании такой традиции, которая бы гласила: «Да очистится всякое неведение, да родится в умах возвышенная мудрость — и пусть с урожаем тоже повезёт!»
Высшее мирское прибежище — это принятие прибежища в Трёх драгоценностях, но без полного понимания их сущности. Такого рода прибежище принимается обычными людьми, подобно нам самим, которыми всё ещё движет стремление спасти собственную шкуру. Мы не хотим совершать ошибок и плохо поступать. Мы чувствуем преданность к учителю, хотя необязательно понимаем смысл этой преданности; мы действительно осознаём всю драгоценность и хрупкость теперешней ситуации. И мы не желаем совершать никаких действий, если не знаем, к каким последствиям они приведут. Поэтому, преисполненные глубочайшего почтения, мы принимаем прибежище в Будде, Дхарме и Сангхе. И опять же мы, тибетцы, очень хороший тому пример.
Многие тибетцы в действительности не обладают ни пониманием пустотности, или абсолютной истины, ни желанием её понимать. Яркий пример — моя бабушка. Её зять, Его Святейшество Миндролинг Тричен, является главой школы ньингма и великим мастером тибетского буддизма. Несмотря на то что она прожила многие годы в обществе Его Святейшества и многих других великих учителей, она тем не менее и слышать ничего не желает о фундаментальной абсолютной истине. Каждый раз, когда мы пытаемся рассказать ей об этом, она говорит «Нет, нет, нет, это только всё запутает!» Для неё достаточно того, что у неё есть лама и обязательство выполнять ежедневные практики.
Это является высшим типом мирского обязательства. У нас есть свой метод, или форма, определяющая наше отношение к Трём драгоценностям: Будда был идеальным джентльменом, жившим две с половиной тысячи лет тому назад и показавшим путь Дхармы, — и не пытайтесь переубедить мою бабушку, что он выглядел не так, как она себе его представляет; Дхарма — это просто учения и тексты, которые дошли до нас; а Сангха — это совокупность всех монахов и монахинь. Мы не хотим совершать никаких ошибок и создавать негативную карму из-за недостатка веры и преданности. Это — один из способов принятия прибежища.
Обладание подлинной верой, основанной на некой форме, возможно совмещать с одновременным глубоким пониманием сути. Однако большинство из нас, и не только тибетцы, имеют склонность чувствовать великую веру и преданность по отношению к тому, что нам нравится. Мы очень любим своих учителей и учения и тверды в своей преданности какой-то материальной, фиксированной форме существования. Однако такая вера основана на привязанности.
Привязанность предоставляет нам объект, способный утешить нас, порадовать и дать чувство защищённости и безопасности. Мы думаем, что, поскольку мы так преданы Трём драгоценностям, нашему учителю, нашему медитативному божеству-