Мы все подошли поближе, чтобы защитить нашего гостя-пленника — в армиях всего мира нормальные фронтовики испытывают инстинктивную неприязнь к военной полиции. Но мы почти ничего не могли сделать — против ордера на арест, подписанного майором Бауманном, помощником губернатора Триеста по безопасности, возражать невозможно. Бауманн был чиновником БВН, пользовавшегося дурной славой бюро военного надзора, созданного для управления австрийской зоной боевых действий по законам военного времени.
Он служил в Триесте недолго, но уже успел приобрести мрачную репутацию из-за жестокого обращения с политическими заключенными. Прежде чем майора увели, мы могли лишь пообещать ему проследить, чтобы в тюрьме его содержали в приличных условиях и обращались в соответствии с международными законами, как с обычным военнопленным.
Мы не преуспели в выполнении ни одного из этих обещаний. На следующее утро, когда мы увидели новости в газетах Триеста, никаких сомнений, что дела у нашего недавнего гостя совсем плохи, не оставалось. Мы прочли, что, хотя он и постоянно жил в Италии с 1891 года, родился и вырос он в городе Фиуме и никогда не отказывался от австрийского гражданства.
Кроме того, мы узнали, что, будучи призванным на военную службу, он сделал то же, что и тысячи других юных австрийцев, а в их числе и Адольф Гитлер — просто проигнорировал повестку, предписывающую явиться на медицинскую комиссию, и вместо этого бежал из страны. На протяжении многих лет это проделывали десятки тысяч призывников, как и сейчас, двадцать пять лет спустя, но теоретически он всё же являлся дезертиром.
Теперь его взяли в плен в итальянской военной форме, после серии газетных статей, где он декларировал свою неугасающую ненависть к австро-венгерской монархии. Это заслуживало справедливого суда и справедливого повешения. Судебный процесс, состоявшийся спустя четыре дня в королевском военном суде Триеста, в юридическом смысле, я полагаю, был достаточно корректным — по крайней мере, внешние приличия соблюдались в течение всех пятнадцати минут слушаний.
Для защиты обвиняемого присутствовал адвокат, а Мейерхофер и я представляли Австро-венгерские ВВС, но во всём остальном — это была старая Австрия в своём самом непривлекательном виде — грубый и высокопарный спектакль военного театра марионеток, в худших традициях генерала Гайнау. Немецкоязычные газеты Триеста сообщили о приговоре за день до суда. Но на самом деле иначе и быть не могло.
Ди Каррачоло не отрицал выдвинутых против него обвинений, только заявил — всё, что он сделал, он сделал для Италии и будет счастлив исключительной чести умереть, как мученик, во имя освобождения своего народа. Я прямо-таки видел, как он уже принимает героическую позу, подобно одной из своих скульптур.
Было совершенно очевидно, что в тюрьме с ним плохо обращались — лицо в синяках, волосы и борода беспощадно острижены, а чтобы усилить унижение, у него отобрали одежду, выдав вместо неё поношенную серую камуфляжную форму австрийского рядового, примерно вдвое длиннее его роста, так что на скамье подсудимых ему пришлось придерживать брюки, а двое часовых с каменными лицами стояли позади с примкнутыми штыками. Майор закончил говорить.
Судья со скучающим видом оторвал взгляд от кроссворда и безразличным тоном осведомился:
— Это всё?
Это было всё.
— Что ж, отлично. Оресте Карло Борромео ди Каррачоло, согласно гражданскому Уголовному кодексу, военному Уголовному кодексу и Своду законов военного времени, суд признал вас виновным. Таким образом, вы приговариваетесь к смертной казни через расстрел. Приговор будет приведён в исполнение в течение двадцати четырёх часов. Следующее дело, пожалуйста.
В складском бараке аэродрома Капровидзы тем вечером состоялось поспешное секретное совещание офицеров. Все мы, как ни странно, даже Поточник, были возмущены столь жестоким отношением к нашему гостю, которого теперь ожидал расстрел на следующее утро, по морально и юридически неубедительным причинам. Мы решили, что следует сделать что-нибудь, хотя бы для того, чтобы сохранить честь эскадрильи 19Ф и доказать солидарность лётчиков всех национальностей.
В конце концов, нас с Мейерхофером выбрали представителями подразделения, чтобы мы приняли необходимые меры. Я позаимствовал отрядный мотоцикл и направился в Триест, а ближе к вечеру, перед закатом, оберлейтенант Мейерхофер вылетел в одиночку на "Ганза Бранденбургере" с кусками белой ткани, развевающимися на крыльях.
Времени было в обрез. Мы оказались по уши втянуты в дело, которое теперь, когда я оглядываюсь назад, выглядит как один из самых странных эпизодов истории габсбургского офицерского корпуса — если бы это открылось, мы все легко могли бы оказаться перед расстрельным взводом вместе с майором Каррачоло.
Глава двенадцатая
Следующее утро выдалось облачным, но спокойным. Местом казни назначили военный плац между Вилла-Опичина и Требичиано на пустынном карстовом плато, возвышающемся над Триестом — унылом ровном пространстве среди редких сосен, продуваемом ветрами, где вся растительность годами вытаптывалась солдатскими сапогами под рёв приказов сержантов. Я чувствовал облегчение — как я полагал, первоначально Каррачоло собирались расстрелять у крепостной стены в центре города, но потом решили перенести эту жуткую церемонию сюда, на гору, опасаясь возможных беспорядков и демонстраций городских итальянцев.
Неподалёку было маленькое запущенное кладбище, где когда-то хоронили жертв оспы из города внизу. После казни тело тайно похоронят здесь, в безымянной могиле. В старой Австрии имелся многолетний опыт подобных действий, и я знал, что энтузиазм патриотов, желающих возложить на могилу венки, сильно поубавится при мысли, что им придётся тащиться сюда из Триеста.
С первыми лучами солнца мы с Мейерхофером прибыли туда на штабной машине. Мы почти не разговаривали, внутри у нас всё сжималось от дурных предчувствий, но что толку было нервничать и болтать? Тем холодным осенним утром, пока небо над Липиццей постепенно светлело, мы молча стояли в ожидании. Нам с трудом удалось получить разрешение там присутствовать.
У меня состоялся неприятный разговор с командующим военно-морским округом, контр-адмиралом, бароном фон Куделкой. Я объяснял, почему мне следует присутствовать на казни, как представителю австро-венгерского военно-морского флота. В конце концов я был вынужден аргументировать тем, что поскольку город Фиуме входит в семьдесят второй военный округ, откуда набирают новобранцев для пополнения личного состава флота, технически майор Каррачоло мог считаться дезертиром императорского и королевского военно-морского флота.