В Рабате меня встретил брат Каримы — так сказать, «комиссия по проверке». Еще не увидев Кариму, я получил приглашение в одну из радикальных мечетей в Намазе, бедном пригороде Рабата. Здесь тоже процветал салафизм: мое пребывание в Йемене и знакомство с шейхом Макбилем распахнули все двери. И произвело впечатление на семью Каримы.
Карима была молода, миниатюрна, смугла, с миндалевидными глазами и потупленным взором, подтверждавшим ее приверженность вере. Мне она показалась и привлекательной, и умной. Она уже подумывала о переезде со мной в Йемен или в Афганистан для более чистой жизни в согласии с верой. Несколько дней спустя мы поженились в доме ее семьи. Может показаться смешным, что можно пожениться всего через несколько дней после первой встречи, но так диктовала нам вера. Никаких свиданий, никаких романтических ужинов, никакого изучения друг друга. На все воля Аллаха.
О моем переезде в Йемен позаботилось и датское государство. Одним из аспектов его широкой системы социального обеспечения были молодежные образовательные гранты. Я обратился с заявкой на изучение арабского в институте «КАЛЕС»[32] в Сане и без вопросов получил грант. Карима осталась в Марокко, а я приступил к подготовке к нашей новой жизни в Йемене.
В апреле 2001 года я снова вылетел в Сану. У меня было странное чувство, будто я лечу на родину. Если первая поездка вызывала тревогу, волнение, то на этот раз все уже было знакомо и узнаваемо для меня. Хаос улиц не подавлял, а радовал меня, я был счастлив вновь встретиться со знакомыми и проводить долгие вечера на крытых террасах в беседах о вере и мире. И я полюбил этот бедный уголок Аравийского полуострова. Там велась борьба за суть моей религии.
Район Саны, где я обосновался, оказался куда оживленнее тихого и уравновешенного пригорода где-нибудь в Дании. Я невольно улыбался, видя облупленные тележки с фруктами и овощами, которые толкали худощавые молодые люди, крошечные киоски, торговавшие жвачкой и сигаретами, стоявших на углу стариков с четками.
Йеменские бюрократы разрешили Кариме приехать ко мне в Сану только через несколько месяцев. Те же бюрократы не могли сдержать моих друзей-салафитов, в мое отсутствие ставших активнее и радикальнее. И «Аль-Каида» уже считала Йемен ареной атаки на интересы Запада. За пару месяцев до моего возвращения террористы-самоубийцы на борту начиненного сотнями килограммов взрывчатки катера врезались в стоявший на рейде Адена американский эсминец «Коул»[33]. Прогремевший взрыв унес жизни 17 американских моряков, а корабль едва не затонул.
Абдул, при моем отъезде тощий подросток, превратился в уверенного в себе молодого человека, знакомого с множеством джихадистов и неплохо владевшего английским. Он часто приходил ко мне в гости (я снял дом), и мы подолгу говорили о жизни и о вере. Абдул убеждал меня не читать книг салафитов, не поддерживавших джихада, и мы с увлечением изучали веб-сайты о конфликтах в Индонезии и Чечне.
Как-то вечером я зашел к нему домой (он жил с матерью) — в простой дом из шлакобетонных блоков на немощеной улице в Сане. В грудах мусора рылись голодные кошки, дети играли в футбол или бегали с обручами. У Абдула я застал Хусейна аль-Масри, египетского джихадиста, в свое время предлагавшего мне поехать в лагеря бен Ладена.
Мы пили чай, сидя на полу, и стало ясно, что, пока я был в Лондоне, Абдул не терял времени даром. Шепотом, но, не скрывая гордости, он сообщил мне, что ездил в Афганистан, побывал в лагерях «Аль-Каиды» и даже — якобы — встречался с самим Усамой бен Ладеном.
— Он сражается за дело Аллаха, — заявил Абдул. — Эти нападения на американский военный корабль и посольства — только начало, — сказал Абдул о терактах «Аль-Каиды» в посольствах США в Найроби и Дар-эс-Саламе в 1998 году. — Сейчас в Кандагаре и Джелалабаде много истинных мусульман со всего мира.
Они с аль-Масри сказали мне, что могут переправить меня в Афганистан — помогать создавать там Землю Обетованную. Иногда я спрашивал себя, не привирал ли Абдул о своих подвигах, однако он в самом деле хорошо знал Афганистан, и никто из членов «Аль-Каиды»[34], которых я встречал впоследствии, рассказы Абдула не опроверг.
Мне вдруг и самому захотелось там побывать. Вероисповедание уже перестало быть препятствием. Вернувшись в Йемен, я, вдохновленный Абдулом, буквально глотал книги проджихадистских ученых-исламистов и даже перевел кое-что на датский язык. Ради подготовки к джихаду как необходимости я отказался от салафитского пуризма.
Не только религиозный пыл побуждал меня ехать в Афганистан. Один из моих лондонских знакомых — наполовину барбадосец, наполовину англичанин — рассказывал мне о тренировочных лагерях в Афганистане, еще сильнее растравив мою страсть к авантюрам. Он говорил о величественных горах, об обучении владению оружием, об истинном духе боевого товарищества.
— Я быстро вернусь, — сказал Абдул. — Шейх сказал, люди вроде тебя должны быть там, — добавил он, имея в виду бен Ладена. Абдул показал мне видео из Афганистана. Кадры запечатлели моменты тренировок новобранцев на полосе препятствий и запуски ракет. Впоследствии видеозапись стала культовой.
— Я хочу поехать, — ответил я.
Мне не терпелось оказаться с моджахедами в горах Афганистана. Скоро ко мне в Сану должна была приехать молодая жена, но думать я мог только о подготовке к джихаду.
— Мы можем устроить тебе авиабилет до Карачи, там тебя встретят и переправят в Афганистан, — объяснял Абдул.
Карима приезжала в середине лета, и я был на распутье. Я понимал, что не мог просто бросить ее в Сане и рвануть в Гиндукуш, хотя Карима признавала, что участие в джихаде — мой религиозный долг. Но в Сане она никого не знала.
Я добился аудиенции у Мохаммеда аль-Хазми, одного из радикальных священнослужителей, с которыми я встречался во время предыдущего пребывания в Сане.
— Я хочу обучаться с моджахедами в Афганистане, — заявил я ему.