Когда я пишу эту историю почти тридцать лет спустя, мне трудно понять свои собственные действия. Как я мог быть готов пожертвовать столь многим, чтобы бывать на лугу? Что бы я ни говорил о возвращении домой, правде и наслаждении, это всего лишь слова.
Это чувство от меня ускользает, и во время написания книги я начинал каждый день, слушая песню Лале «Мои лучшие минуты на земле», а затем, когда это было возможно, оставлял песню звучать фоном, чтобы создать настрой.
Она играет и сейчас, когда я это пишу, и это помогает, но все же я просто немного приближаюсь к тому, что было. Я больше не там, и, может быть, это так же хорошо. Если бы мне действительно удалось описать все идеально, тогда не нужно было бы писать больше историй, и что бы я тогда делал? В отсутствие альтернатив я, подобно Беккету, должен продолжать терпеть неудачу, и терпеть неудачу лучше.
Может показаться, что мы с соседями были удивительно пассивны в процессе, который развернулся на наших глазах. Возможно, мы и проявили пассивность, но, с одной стороны, мы были полностью истощены, а с другой стороны, существует предел, за которым происходящее становится настолько чужим, что кажется невозможным вмешиваться в него. Самолет, который врезался во Всемирный торговый центр, или цунами. Когда у вас нет опыта, соответствующего событию, самая распространенная реакция – просто смотреть и, если выживете, потом говорить: «Это было как в кино».
Увидеть, как белое существо усердно присваивает сущность Улофа Пальме, а затем поглощает одного из моих соседей, – для того, чтобы справиться с этим, у меня не было инструментов, и поэтому я, как и другие, просто сидел там и позволил этому случиться. Когда существо покинуло нас и мы снова услышали, как хлопнула дверь во двор, мы остались там молча сидеть.
Как и прошлой ночью, развитие событий здесь приобретает сказочный характер. Я так ужасно устал, и если уж и дальше сравнивать мозг с мешком песка, то мне казалось, что он лопнул и просыпал свое содержимое мне под веки. Не помню, чтобы мы что-то говорили друг другу, не могу вспомнить, как я вернулся домой, но в ту ночь я хотя бы вытащил матрас, прежде чем заснул.
В какой-то момент на рассвете я проснулся. Если накануне вечером я чувствовал себя так, словно повалялся в крапиве, то теперь у меня на руке будто пировала армия красных муравьев.
Я моргнул, увидев серый свет, который просачивался между жалюзи, и стал молить Бога, чтобы он позволил мне уснуть. Следующий день будет достаточно сложным, даже если удастся нормально выспаться. Я подтянул колени к животу, высунул правую руку из-под одеяла, чтобы не повредить рану, и сумел снова обнять тьму.
Было уже два часа дня, когда я снова всплыл на поверхность. Я лежал, натянув одеяло до носа, и чувствовал себя не так плохо, как ожидал. Я был опустошенным и обессиленным, но мара, которая, как я думал, запустит в меня когти, как только я приду в сознание, держалась на расстоянии, да и от боли в руке остался только один зуд. Я посмотрел на рану между большим и указательным пальцами, на рану на коже предплечья – и почувствовал радость, что я больше не причиню себе вреда, что все кончено.
Я перевернулся на бок, запустил проигрыватель и поднял иглу: «Со мною всегда небеса», а затем встал и наполнил кофеварку. После прослушивания песни и четырех чашек кофе выключил проигрыватель, взял пластинку и сломал ее на две части, выбросил их в мусорное ведро, затем оделся и вышел.
Стоял прекрасный день, воздух был морозным, а небо – высоким и чистым. Как человек, который долго носил солнцезащитные очки, а теперь снял их, я моргал от света и оттого, что все было четко видно. Ярко сияли цвета автомобилей, которые были припаркованы на склоне холма за воротами, а квадраты окон, покрытые инеем, отражали солнечный свет в таких оттенках, которые я давно не замечал.
Рискну показаться занудой, но все, что произошло до того момента, было похоже на сон в лихорадке, от которого я сейчас пробудился. Я шел по Лунтмакаргатан и наслаждался ощущением, что у меня есть ноги, которыми можно ходить, и ступни, на которых можно стоять. Я ценил земное тело, которое казалось мне таким лживым и достойным презрения. Со временем все бы устроилось, но сам факт того, что я хотел жить, превосходил все ожидания.
Улица Свеавэген утопала в огнях, и, пройдя пару сотен метров, я зашел в кафе, где никогда не бывал, выпил кофе с молоком и съел булочку с корицей, читая забытую кем-то «Дагенс нюхетер». Я не следил за новостями в течение нескольких месяцев, и, пока я сидел в своей скорлупе, произошло очень много чего. Фердинанд Маркос бежал с Филиппин, а Горбачев подписал приговор брежневской эпохе. Во многих частях мира наступало просветление. В конце концов, даже удалось запустить спутник «Викинг».
Я бродил по Свеавэген и прошел кинотеатр «Гранд», где показывали «Братьев Моцарт», но решил, что это не мой тип фильмов. Я пошел в «Макдоналдс» и съел комбо с бигмаком, а потом вернулся домой.
Проходя мимо строительных вагончиков и закрытого входа в метро, я посмотрел на лестницу рядом с Брункебергским туннелем. Небо потемнело, и тело стало легким. Рядом с чугунной табличкой внизу лестницы стоял тот самый полицейский. Я замер на том же месте, где стоял, сунув руки в карманы пальто, и был готов в любую минуту бежать к своим воротам. Наблюдал характерное мерцание на его лице, безжалостность его темного взгляда. Как только я рассмотрел фигуру, она превратилась в белое существо без каких-либо особых примет. Табличка загораживала его руки, и не было видно, есть ли у него все еще револьвер.
Лицо было повернуто в моем направлении, и, когда я вошел в ворота и остановился у подножия лестницы, меня пронзила дрожь. Я не знал, как пахнут гниющие трупы, но слабый запах клубничного мороженого, смешанный с запахом фекалий, который стекал с верхнего этажа, вряд ли был чем-то другим, поэтому я поспешил во двор на свежий воздух.
Вечеринка закончилась, остались мусор и незваный гость, который отказался идти домой. Когда я открыл дверь и посмотрел на темную каморку и лежащий на полу матрас, я решил съехать. Не хотел больше страдать – а это было не что иное, как страдание, хотел освободиться, начать все сначала, забыть.
Я провел вечер, читая Беккета.
День, который навсегда изменит Швецию, для меня начался со звонка арендодателю. Существовал двухмесячный срок уведомления о прерывании нашего несуществующего контракта, но мне очень повезло. С одной стороны, кто-то заинтересовался флигелем, и я мог съехать через две недели, а с другой стороны, в Кунгсхольмене была свободная однокомнатная квартира, если мне интересно. Мне было интересно, и я готов был прийти и посмотреть ее в тот же день.