— Поздравляю с новосельем, — сказал Рутенберг. — Прекрасное здание. Ещё пахнет свежей краской.

— Присаживайся, Пинхас, — произнёс Черток. — Не будем терять время. Мы ознакомились с вашей декларацией. Поднятые в ней вопросы актуальны и важны. Не нужно тебя убеждать, что мы все заинтересованы погасить огонь арабского восстания и восстановить мир и согласие.

— Не сомневаюсь, Моше, — кивнул Рутенберг. — Есть в нашем плане моменты, с которыми я вынужден согласиться. Но так всегда бывает, когда речь идёт о документе, у которого несколько авторов. Я его подписал, потому угрожающее положение, в котором находится сегодня страна, может погубить будущее еврейского ишува и наш национальный очаг.

— Твои мотивы, Пинхас, нам понятны и близки, — сказал Усышкин. — Меры по обузданию бунта мы, конечно, одобряем. Помимо этого, вы предлагаете нам вести переговоры с представителями арабского общества. Но как найти таких людей, которые выражают общее мнение. Среди них, как и среди евреев, самые различные мнения и убеждения.

— Поэтому следует собрать всех их главарей и говорить с ними, — возразил Рутенберг.

— Ещё один очень серьёзный вопрос, — вступил в разговор Каплан, — ограничение алии. Вы пишете, что нет, и не будет, никакой возможности соглашения между двумя народами без еврейской готовности сократить её размеры. Такое требование выдвигают арабы. Мы готовы принять этот принцип по прагматическим причинам и то лишь на короткий период времени. Но категорически отвергаем его, как основу политического соглашения с ними.

— Я, Элиэзер, тоже противник ограничения, — заявил Рутенберг. — Но как ещё усадить арабов за стол переговоров!?

— Не хочу тебя огорчать, Пинхас. Но если бы инициатива была только плодом духа и самостоятельной деятельности доктора Магнеса, можно было отстраниться от неё — произнёс Черток. — Президент Еврейского университета яркая личность. Но он уже не раз выходил за пределы существующего консенсуса. Сейчас другая ситуация. Участники инициативы знаменитые люди, общественные позиции которых мы не можем игнорировать.

Они говорили часа два, но так и не пришли к единому решению. Рутенберг попрощался и ушёл, сознавая, что для руководства Сохнута вопрос еврейской репатриации — красная линия, которую оно не готово переступить.

В тот же день к нему домой подъехал Магнес.

— Рассказывай, Пинхас, — нетерпеливо попросил Лейб.

— Они, конечно, как все евреи, тоже хотят унять арабское восстание. Но большие надежды на переговоры не возлагают. У меня сложилось впечатление, что сионистское руководство попросту не желает отдать нам единоличное право осуществлять политику по отношению с арабами.

— И что Черток предлагает?

— Он и его коллеги пока лишь критикуют слабые моменты нашей инициативы. Ты это знаешь. Мы с тобой о них говорили.

— Я думаю, не нужно ждать их благословения. У меня есть один приличный араб на примете.

— Возьми его на себя, Лейб.

— Хорошо, Пинхас.

Магнес ушёл, оставив Рутенберга наедине со своими невесёлыми мыслями. Он сразу подумал, что его участие в переговорах с арабами весьма желательно. Ни у кого из его друзей-инициаторов нет такого опыта общения с арабами, как у него. Если что-нибудь пойдёт не так, ему придётся укорять только себя. Он позвонил Магнесу и сообщил о том, что хочет участвовать в беседах.

Через два дня начались встречи с представителями арабского населения. Важным собеседником был Муса Алеми, который, по мнению судьи Фрумкина, обладал достаточным влиянием в арабском лагере, чтобы установить в нём порядок и закон. В первый день обсуждали еврейско-арабское противостояние. На следующих встречах говорили о соглашении.

— Не будет никакой договорённости, если евреи не пойдут на сокращение размеров алии. — заявил Муса. — Для нас это самый болезненный вопрос.