Эйвери вышла из лобби своего отеля. Когда она возвращалась на Манхэттен, контраст с провинциальным Лос-Анджелесом всегда поражал. Из ее квартиры с двумя спальнями на двенадцатом этаже многоэтажки «Океанские башни» в Санта-Монике открывался вид на бескрайний Тихий океан и длинные полосы гостеприимных пляжей к северу и югу. Все в Санта-Монике было низким и растянутым. Здесь, на Манхэттене, все было высоким и сжатым, инфраструктура проектировалась, чтобы плотно утрамбовать людей друг на дружку. Это была приятная смена ритма, пока Эйвери гонялась за историей, но не место, где она хотела бы жить снова. Она провела детство в этом городе, но мечтала уехать от перенаселенности с того первого лета, когда родители отправили ее в мореходную школу Конни Кларксон в Систер-Бэй. Эйвери не ожидала, что ее занесет аж на Западное побережье, но теперь, прожив там несколько лет, она не представляла, как разбить лагерь где-то еще.
Виды и запахи родных мест вызывали естественную ностальгию, но и что-то еще. В этом городе случилось так много плохого. Так много того, что Эйвери хотела забыть. События, которые перевернули ее жизнь с ног на голову, прогнали ее и вынудили стать кем-то новым. Возвращение всегда бередило воспоминания, которые мутили воду ее жизни. Только время обладало способностью успокоить и усмирить их. Конечно, решением этого регулярного всплеска плохих воспоминаний стало бы прекратить возвращаться в Нью-Йорк. Но более чем несколько вещей продолжали тянуть ее в это значимое место. Первой было воспоминание о последнем разе, когда она выходила на воду на своей «Oyster 625».
Она спустилась по лестнице станции «Пенсильванский вокзал» и через турникет вошла в метро. Устроилась на сиденье в конце вагона и ехала в тихих раздумьях до «Чемберс-стрит». Несколько кварталов она прошла вместе с потоком пассажиров на юг до Веси-стрит, где свернула на запад к пристани Норт-Ков. Все органы чувств бомбардировали ее – запахами, звуками и образами – и сговорились схлопнуть время и стереть годы, прошедшие с тех пор, когда она была здесь в последний раз. Это было лето перед ее третьим курсом в юридическом вузе. Родители уехали на длинные выходные в дом в Хэмптонс, а Эйвери с Кристофером должны были присоединиться к ним на следующий день. А пока «Oyster 625» была в полном их распоряжении.
Глядя на пристань и яхты, Эйвери думала про Кристофера и то летнее утро. Они знали, что в Атлантике зарождался ураган. Они знали, что попадут в шторм. Они знали, что это будет опасно. Они знали, что было плохой идеей выходить на «Oyster» в тот день. Но Эйвери все равно забралась на борт и вывела яхту из гавани.
Сейчас она шла вдоль длинного причала. Медленная прогулка перенесла ее назад во времени, пока она не остановилась у места, где когда-то стояла «Клэр-Войанс». Эйвери закрыла глаза, в памяти проносились воспоминания о волнах с белыми барашками, захлестывающих нос яхты. Она крепко зажмурила веки, думая о стене дождя, превратившей день в ночь, и о погрузившемся в воду носе яхты. По плечам пробежала дрожь, когда она вспомнила, как перелезала через ограждение и прыгала в холодную, бурную воду, где волны накрывали ее с головой. Прижав пальцы к вискам, она безуспешно пыталась заглушить образ того, как корма яхты поднимается в воздух, очень похоже на «Титаник», прежде чем устремиться ко дну океана. Спасательный жилет насилу сохранил ей жизнь до того, как ее нашла береговая охрана.
Но воспоминание о последнем плавании «Клэр-Войанс» и о том, что та последняя прогулка значила для ее брата, не единственное, что раз за разом возвращало Эйвери в Нью-Йорк. Идя по причалу, она достала из сумочки открытку, которая пришла в ее почтовый ящик несколько месяцев назад. Она рассматривала изображение деревянного домика на первом плане, а потом перевернула открытку и прочитала написанное там сообщение.
В правом нижнем углу открытки Эйвери снова увидела цифры.
777
Сможет ли она правда сделать это? Она проехала через всю страну не без причины, но может ли она действительно пройти через это? Эйвери знала, что держит его жизнь в своих руках и что ее решения во время пребывания в Нью-Йорке могут подарить ему свободу или лишить ее.
Глава 23
Она покинула пристань и отправилась на восток. Прогулка по улицам города ее детства этим днем заставила Эйвери понять, как далеко она ушла с тех пор, как накидала полные лопаты земли на свою старую личность и сбежала в Лос-Анджелес. План был никогда не оглядываться, но Эйвери его с треском провалила. Она смотрела в зеркало заднего вида своей жизни так часто, что только чудом не угодила в лобовое столкновение. Но ее успех в «Американских событиях» обеспечивал периоды, во время которых она забывала о городе и его секретах. Нынешняя поездка – и все, что она запланировала, – возможно, обеспечит чистый лист, который она искала.
Потребовалось больше часа, чтобы дойти обратно до Мидтауна, но ей нужно было время и уединение, чтобы очистить разум от воспоминаний, взбаламученных визитом на пристань Норт-Коув. Было почти шесть часов вечера, когда она подошла к Седьмой авеню и повернула на 47-ую Западную стрит. Она отыскала заведение с надписью «Дом рома» на витрине, открыла дверь и вошла внутрь. Эйвери увидела его раньше, чем он заметил ее. Он сидел на барном стуле и правой рукой крутил стакан на барной стойке перед собой, а левой потирал центр грудины. Из своих изысканий Эйвери знала, что этому мужчине было всего двадцать восемь лет, когда он вел расследование по делу Кэмерона Янга. Значит, сегодня ему за сорок, но с такого расстояния и в приглушенном свете бара, затемняющего его черты, он выглядел моложе. Присмотревшись повнимательнее по мере приближения, Эйвери подумала, что ошиблась. Но нет, она смотрела на детектива Уолта Дженкинса. Просто он не слишком отличался от виденных ею фотографий 2001 года, когда его лицо появлялось в газетах, которые она читала, и архивных записях пресс-конференций, которые она смотрела онлайн. Ему можно было дать лет тридцать пять, он обладал тем типом внешности, который делает привлекательным Дэниела Крейга – коротко стриженные волосы, переходящие в узкие бакенбарды, морщинки от улыбки вокруг рта, видимые сейчас, когда он рассматривал свой напиток, и ранние гусиные лапки в уголках глаз. Когда Эйвери подошла, он поднял взгляд от своего напитка. Их глаза встретились, и она увидела, что его радужка какого-то льдисто-голубого цвета, который на первый взгляд можно принять за серый.
Эйвери почувствовала, что он ее узнал. Она никогда не стремилась к известности с тех пор, как сбежала из Нью-Йорка, как раз наоборот. Но слава каким-то образом нашла ее. Миллионы людей смотрят «Американские события» каждую неделю, так что ее неизбежно часто узнавали. Уолт Дженкинс поднял подбородок, на котором Эйвери заметила ямочку, и улыбнулся. Его зубы, ровные и белые, контрастировали с загорелым лицом. Эйвери протянула руку:
– Детектив Дженкинс?