Когда венесуэльская делегация готовилась двинуться из Ирака в Индонезию, пыльная буря задержала вылет вертолетов, которые Саддам предоставил им, чтобы добраться до границы. И Чавес с искренним негодованием отзывался о том, что аэропорт Багдада вот уже десять лет закрыт для международных полетов.

– А ведь это древняя Месопотамия! – гневно заявил он своим министрам. – Здесь мы видели берега Тигра и Евфрата. И вот теперь никто не может ни попасть сюда, ни уехать отсюда, ни познакомиться со всем этим. Разве кому-то дано право объявлять блокаду целому народу?

Соединенные Штаты, разумеется, без особого одобрения отнеслись к встрече Чавеса с Хусейном. Эва Лопес тоже. Но реакция Вашингтона не тревожила Уго, она выводила его из себя, и он пользовался любым случаем, чтобы заклеймить “империю зла”:

– Если янки заявляют, что я веду себя недостойно, встречаясь с Саддамом Хусейном, то я им отвечу: уж чего-чего, а достоинства нам не занимать. Венесуэла присоединяется к голосам тех, кто требует уважения к самоопределению, свободе и независимости каждого народа.

Турне Чавеса, уже с самого начала воспринятое неоднозначно, продолжилось в Африке. Из Ирака он направился в Нигерию, Ливию и Алжир. В Ливии обменялся пылкими объятиями с легендарным Муаммаром Каддафи, своим союзником на нефтяном рынке. Его Уго называл “мой добрый друг Муаммар”.

А вот дома в Каракасе Элоиса встретила Чавеса жалобами на свою горькую судьбу. Мало того что Уго отсутствовал не одну неделю, так по возвращении он и не подумал поспешить к жене и маленькой дочке, которой едва исполнился год. Нет, он сразу направился в Мирафлорес и заперся в своем рабочем кабинете. Элоиса много раз пыталась до него дозвониться, наконец он взял трубку и услышал:

– Неужели мы так мало для тебя значим, Уго? Мне трудно в это поверить.

Разговор проходил на повышенных тонах, в голосе Элоисы звучало негодование. В ответ Уго с тем наигранным простодушием, которого она не выносила, клялся, что ничего в жизни не хочет так, как поскорее оказаться рядом с ней и дочкой, но сейчас, после столь продолжительного отсутствия, его долг – в первую очередь заняться делами страны. – И знаешь, что я тебе скажу, Элоиса? Я вернулся с новым убеждением: наша боливарианская революция должна затронуть не только это полушарие, но и распространиться на весь мир. И ты должна радоваться, что мы оказались в центре таких процессов.

Элоиса бросила трубку.

Чавес все чаще мелькал на международной сцене, это порождало новые амбиции, и он поставил перед собой очередную великую цель – возглавить антиамериканскую борьбу в мировом масштабе.

– Вряд ли это будет слишком сложно, – как-то уже под утро объяснял он Анхелю Монтесу в своем кабинете. – Весь мир ненавидит янки, да и Джорджа Буша, этого недоумка, тоже никто не любит. Вот я возьму и поссорюсь с ним… Ты вскоре сам убедишься: люди будут в восторге от того, что я так себя веду. И здесь у нас, в Венесуэле, и везде где угодно.

Анхелю, как и Элоисе, с каждым разом становится все труднее разговаривать с Уго. Если раньше его нарциссизм проявлялся локально, то теперь стал глобальным. Сколько ни пытался Анхель образумить друга или пробудить в нем хотя бы намек на желание встать на место других людей, Чавеса такие мелочи не волновали. Его занимало совсем другое. – Сейчас ко мне прикованы взгляды всего мира, ко мне и к тому, что мы делаем у себя в Венесуэле, – возбужденно втолковывал он Анхелю. – Я убедил страны, производящие нефть, поднять на нее цены.

Иными словами, семья, друзья, даже собственный отдых отошли для Уго на второй план. Мир требовал его внимания к себе.

В своих многословных телевизионных монологах Чавес, иногда сам того не замечая, не мог скрыть гордости: ведь он вот так запросто беседовал с королями, президентами и теми главами государств, которых другие – но не он! – называют тиранами. Английская королева и руководители Китая, Саддам Хусейн и император Японии, Владимир Путин, Ангела Меркель и Муаммар Каддафи – вот лишь некоторые из длинного списка высокопоставленных персон, которые, по словам Уго, с симпатией относились к нему самому и поддерживали его революцию.

Веселя самых простых из своих соотечественников и говоря на их языке, президент описывал, насколько хорошо его стиль поведения действует за границей. А его речи о равенстве, равноправии и призывы бороться с коррупцией вызывают восторг везде, где он их произносит.

– Это важно сегодня для всего мира. Мир больше не желает мириться с несправедливостью и неравенством. А мы у нас, в Венесуэле, достигли куда большего прогресса, чем все остальные. Люди это знают и нами восхищаются, вернее, они восхищаются вами, мои дорогие сограждане.

Народ обожает его телевизионные рассказы про встречи с императорами, королями и президентами, во время которых Чавес часто от души потешался, нарушая протокол; про то, как он стал кошмаром для дипломатов и агентов секретных служб. Эти рассказы смешили всю страну. Он, например, попытался по-дружески – и как это принято в карибских странах – обнять японского императора, персону священную, до которой никому не позволяется даже дотронуться. Или был еще вот такой случай: Уго сообщил шефам протокола британского Королевского дома, что намерен в знак приветствия поцеловать королеву Англии в щечку – “как это делается у нас, в нашей стране”.

Элоиса смотрит передачи с участием супруга скорее по обязанности, чем из интереса. В последние месяцы она стала чувствовать, как в душе у нее все переворачивается при одном лишь звуке его голоса.

– Здесь, у нас в Венесуэле, мы здороваемся со своими дамами, целуя их в щечку, и каждую называем “любовь моя”, разве не так?.. Ну вот… Вы даже вообразить себе не можете, что сделалось с этими англичанами из Букингемского дворца! И без того румяные, они стали буквально пунцовыми. Без конца перешептывались между собой и не знали, как сказать мне, что я не должен ничего такого себе позволять. Потом явился их шеф протокола – очень длинный, тощий и чопорный тип, другого такого я в жизни своей не видел, и подчеркнуто официальным тоном заявил, что встреча будет отменена. Ну а я тем временем слушаю его и прям со смеху помираю! Но потом все-таки пообещал им вести себя хорошо – уж не знаю, поверили они мне или просто сочли за лучшее оставить меня в покое, потому что выхода у них не было: я ведь уже туда, к ним, прилетел, и там собралось полно журналистов со всего света. Короче, с английской королевой я встретился и во время нашей беседы сказал ей: “Ваше величество, я хотел поцеловать вас в щечку, как принято в нашей стране, но мне не позволили”. Думал, ее это рассмешит, да куда там – у старухи ни один мускул на лице не дрогнул. Она сделала вид, будто и не слышит моих слов. Короче, так я и не поцеловал ее, хотя очень хотелось.

Смех президента, который явно гордился тем, что пренебрег правилами королевского протокола и поглумился над королевой Елизаветой Второй, звучал заразительно, и вместе с Уго смеялась вся страна, радуясь тому, что один из них, из своих, может позволить себе подшутить над сильными мира сего. И пусть Чавесу не удавалось рассмешить собственную супругу и лучшего друга, зато он знал, как заставить хохотать простой народ.