Ни одна другая женщина…

Едва миновал первый год их беспокойного супружества, как Элоиса поняла, что должна делить мужа с некой особой, втершейся в их семейную жизнь и неизменно бравшей верх над законной женой, – речь шла о напряженной работе Уго. Он постепенно перестал быть пылким щеголем и сердцеедом, который напевал Элоисе песенки, пока она готовила еду, читал революционные стихи и с безумной страстью накидывался на нее в постели. Теперь он превратился в совсем другого человека. И этот человек всего себя отдавал неугомонному народу, чьи проблемы, судя по всему, только росли, множились и усложнялись с каждой минутой.

Молодая жена видела, как муж постепенно отдаляется от нее, и даже когда они бывали вместе, она чувствовала, знала, что на самом деле он находится где-то в другом месте. И с другими людьми. Или с другими женщинами, которые дают ему то, чего сама она не имеет. Или не умеет дать.

Иногда первая дама заставляла себя смириться. Господь Бог для чего-то назначил ей именно такую судьбу, часто мысленно повторяла она. Элоиса старалась приспособиться к обстоятельствам и сыграть роль, отведенную ей в уже начавшейся пьесе. В бесконечных интервью она говорила о необходимости спасти всех детей, которые живут на улице. О необходимости повысить уровень образования. Обновить правила усыновления несовершеннолетних. О том, что она чувствует себя подругой и союзницей всех венесуэльских женщин, всех матерей страны.

Несмотря на критические комментарии, Элоиса решила принять участие в заседаниях Ассамблеи, создававшей новую Конституцию страны. Кроме того, она сопровождала мужа на митинги, где Уго призывал народ голосовать за эту Конституцию, поскольку она поможет “ликвидировать бедность и неравенство”. По требованию первой дамы ей выделили несколько помещений в президентском дворце, где она оборудовала для себя что-то вроде небольшого офиса. Оттуда она планировала вести общественную работу и поддерживать связь с населением. А еще Элоиса хотела заставить мужа больше считаться с ней.

Когда Элоиса жаловалась ему, что они очень мало времени проводят вместе, он предлагал ей тоже оставаться во дворце, где сам вынужден проводить дни и ночи из-за непомерного количества работы. Но она предпочитала ночевать в их резиденции “Ла Касона”. А еще Элоиса была уверена, что во дворце Мирафлорес ощущается много негативных энергий – там царят недоброжелательность, зависть и накопившиеся за десятилетия эманации власти, которые очень вредны и плохо на нее действуют.

А вот Чавесу, наоборот, не нравилась “Ла Касона”, его отталкивало как раз то, что призвана символизировать собой резиденция. Во всяком случае, домашним очагом она для их семьи не стала. Настоящий домашний очаг должен быть местом постоянным, а “Ла Касона” по самой сути своей – пристанище временное. Каждый президент по истечении отведенного ему срока обязан уступить резиденцию преемнику. Чавес отлично знал, что именно к этому и сводится демократия – к тому, что не должно быть несменяемых президентов. И хотя он никому не признавался, мысль о таком порядке вещей его нервировала. По той же причине его бесила галерея портретов прежних президентов Венесуэлы, руководивших страной до него. Эти портреты слишком наглядно напоминали, что власть – нечто временное и эфемерное.

А Чавесу хотелось сохранить за собой власть навсегда.

Кроме того, он, совсем как римский император Гай Юлий Цезарь, отдавал предпочтение помещениям казарменного типа, которые могли обеспечить максимальную безопасность, – таким, например, как Форт Тьюна, военная база, расположенная в столице. А еще Форт Тьюна привлекал его тем, что Элоиса ненавидела это место. Она никогда там не появлялась, что давало Уго определенную свободу действий и чем он с огромной радостью пользовался.

С другой стороны, первая дама тоже стала проявлять вкус к власти и тем возможностям, которые власть открывает. Элоиса, разумеется, даже и не пыталась соперничать с харизмой Чавеса, ведь он был прирожденным лидером и был способен выдерживать очень напряженный рабочий график. Зато ее природа наделила красотой и тщеславием – поэтому Элоиса предпочитала выходить на сцену в главной роли. На официальных приемах или во время праздников – скажем, по случаю крещения их дочери Маргариты – Элоиса чувствовала себя как рыба в воде. Мало того, порой она не могла побороть соблазна и воображала, будто и на самом деле играет при Уго не менее важную роль, чем Мануэлита Саэнс играла при Боливаре. И бывала по-настоящему счастлива, услышав от кого-нибудь: “За великим мужчиной всегда стоит великая женщина”. Или: “Эта женщина владеет сердцем президента”. Только она одна! Единственная среди миллионов, единственная среди миллиардов! И тут нет никакой загадки: буквально все женщины были без памяти влюблены в президента, а сколькие мечтали занять ее место – место первой и единственной. Даже начальник охраны Чавеса не уставал поражаться тому, какое действие оказывал его шеф на женщин, вызывая у них, по его словам, “бешенство матки”. Каждый день, на каждом мероприятии он с изумлением наблюдал, как женщины просто-напросто предлагают себя Чавесу, наперегонки кокетничают с ним и готовы осыпать поцелуями. Совсем девчонки и старухи, незамужние, замужние или вдовы. Все они умирали от желания хотя бы дотронуться до Уго, погладить его, а то и зачать от него ребенка.

А он? Падкий до приключений петушок, изображающий из себя хорошего семьянина, не может, разумеется, упустить открывающихся перед ним возможностей. Правда, Уго ведет себя мудро и осторожно, что свойственно ему во всем, поэтому в столь щекотливых вопросах прибегает к помощи Оскара Рохаса, начальника президентской охраны и его близкого друга еще со времен Военной академии. В первые месяцы президентства Чавес платил ему хорошее жалованье, включив в обязанности Рохаса и роль посредника, который должен был изыскивать способы привести в согласие желания Уго и его фанатичных обожательниц. В то же время Рохас вместе со своими подчиненными служил еще и барьером, призванным сдерживать “женскую лавину”, но сдерживать аккуратно и уважительно. И только некоторым женщинам – очень тщательно отобранным – довелось узнать, каково это – быть любовницей Чавеса, записного ловеласа, вдруг ставшего главой государства и прославившегося на весь мир.

Во время публичных мероприятий, стоя на высокой трибуне, Уго, вечно голодный и ненасытный, посматривал по сторонам и взглядом отмечал понравившихся ему красавиц. И тут же женщина-капитан в безупречной форме военно-морских сил, которая на самом деле тоже выполняла роль вербовщицы временных подружек для президента, спускалась с трибуны и подходила к счастливице. “Сеньорита, – говорила она сегодня одной, а завтра уже другой, – президент хотел бы чуть позже побеседовать с вами. Как вас зовут? Вот номер моего телефона. Позвоните мне, и я пришлю за вами машину”. Восемь из десяти женщин звонили, и тогда в домах друзей, умевших держать язык за зубами, или в тайных помещениях дворца, или на военной базе Форт Тьюна, а иногда и просто в автомобиле Уго очаровывал, обхаживал, а потом и проглатывал своих многочисленных одноразовых возлюбленных, о которых в дальнейшем больше не вспоминал.

Но первая дама не была слепой. Вопреки тому, что рисует пресса, ее супружескую жизнь вряд ли можно было назвать счастливой. Постепенно Элоиса стала узнавать про постоянные измены мужа и про то, как начальник президентской охраны вместе со своими подчиненными устраивал для Уго тайные свидания. Элоиса сходила с ума, воображая Уго с другими женщинами. Она осыпала его упреками, но толку от этого было мало. И она безутешно лила слезы, не желая мириться с ролью обманутой жены. Элоиса кричала на капитаншу, обзывала сводницей и требовала, чтобы ее перевели служить куда-нибудь подальше от Чавеса. Ревность разрывала ей душу. Любая женщина, оказавшаяся рядом с Уго, вызывала у нее подозрения, и часто Элоисе не удавалось контролировать свои эмоции. Происходили ужасные сцены, которые давали пищу для сплетен в дворцовых кругах. Первую даму больше не сравнивали с Мануэлитой Саэнс, любовницей Боливара, клявшейся Освободителю в вечной любви. Теперь Элоису можно было скорее сравнить с доньей Инес, рыдающей перед доном Хуаном Тенорио: “Дон Хуан! Дон Хуан! Я молю тебя, прояви благородное сострадание: или вырви у меня из груди сердце, или полюби меня, потому что я обожаю тебя”[19].

Отчаяние

Но не одна только первая дама страдала от недостатка внимания со стороны президента. Чуть меньше года назад по воле судьбы взгляд Уго пересекся со взглядом очень молодой и очень бедной женщины – Лус Амелии. И это изменило всю ее жизнь. История их мимолетной встречи стала всего лишь еще одной страницей в книге, которую каждодневно писал президент, а для Лус Амелии – самым важным событием в ее жизни.

Это случилось в тот день, когда Уго остановил свой кортеж, чтобы оказать помощь парню, раненному в стычке между двумя уличными бандами. Лус Амелии с трудом, но удалось пробиться к Чавесу сквозь плотную толпу. Она тронула президента за плечо и передала ему записочку. В то время ей было девятнадцать лет, и она ждала ребенка, который родился две-три недели спустя. Отцом ребенка был опасный преступник, член банды наркоторговцев, действовавшей в одном из бедных столичных районов. От его рук погиб не один человек.

Лус Амелия мечтала о достойном будущем для еще не родившегося сына. Забеременев, она бросила любовника и перебралась жить в ветхий “домик” своей матери, потом устроилась продавать овощи в палатке на муниципальном рынке. И Лус Амелия, и все ее соседи сразу же почувствовали необоримое притяжение личности Чавеса – человека, который был “таким же, как они”. Девушка несколько раз сходила на предвыборные митинги и вскоре присоединилась к одному из “колективос”, образующих политическую сеть последователей Уго Чавеса. “Колективос” как грибы росли в самых бедных и густонаселенных районах страны и представляли собой “народное движение”, спланированное и организованное сотнями кубинских агентов, действовавших под руководством и по указаниям Маурисио Боско.