– Договорились! Я передам… А как у вас вообще дела? Работаете?
– Да. Над «Критикой чистого разума» Канта.
(Он сидел в Канте, как воробей под застрехой.)
– А-а, – протянул Маграм, нисколько не удивляясь тому, что нигде, кроме дурдома, не встречал человека с Кантом подмышкой, – ну конечно, конечно… Но вот что: живёте как? Пенсии хватает?
– С преизбытком.
– Ну, всего доброго, всего доброго! Сон хороший? А то, может, из наших запасов таблетки…
– Зачем разбазаривать казённые средства?
– Ну, до свидания. Значит, условились: больше не пишете!
– Если…
– Да, да! Конечно!
Жених и невеста зашли на почтамт. Купили две поздравительные открытки с рисунком трубачей в расшитых кафтанах: шапки у малых ломились на затылок, а малиновые сапоги выпирали острыми носками!
Послав этих трубачей к прокурору и Оникию с приглашением на венчание (в ближайшее воскресенье после обедни в Успенской церкви), молодые в обветшалых джинсах и шлёпанцах на босу ногу отправились в ЗАГС, где им выдали проштампованные паспорта. Теперь они имели право – зарубите себе на носу – вести совместное хозяйство, плодиться и размножаться в интересах государства.
– Завтра не проспи! – инструктировал жених невесту вечером накануне венчания. – Разгладь гипюр и постарайся не смять платье в машине… В церкви яблоку будет негде упасть…
Лана, конечно, проспала.
Умаянная предвенчальной суетой, беготнёй по магазинам и портнихам, нервотрёпкой с прокурором и горкомовцами, волнением от предстоящего события, дуэлью с папашей (достал для свадебного ужина не тот сорт водки), телеграммами, денежным переводом (подарок от епископа из прикаспийских степей), выяснением с отцом Иоасафом таких милых деталей, как цвет ризы на венчании (Голубую! Голубую с серебряными гроздьями винограда!), убаюканная поздно вечером ласковым тембром лысого актёра, читающего по телевизору «Повесть о старосветских помещиках», она… проснулась от грохота взрывающейся гранаты.
Невеста сообразила, что держит телефонную трубку, поскольку её нежное ухо резал подзаборный сленг её избранника. Он вскочил с петухами и не понимал, как можно в такое утро спать!
В девять часов он вскарабкался на Эйфелеву башню, что высилась этикеткой на подкладке его французского пиджака, затем юркнул в сверкающий лаком чёрный «кадиллак», посоветовав матери не опаздывать к началу чина венчания. В машине улыбались принаряженный шафер, сосед-часовщик, да бородатый фотограф с аппаратурой в потресканном кожаном ящике на коленях.
Из церкви жених послал шафера с букетом цветов на «Волге» за невестой.
Суженая опаздывала.
Похрустывали горящие свечи, заливало пением, вздохами, ожиданием, неторопливостью прошений, возносимых пунцовым батюшкой… Ветерок, заносясь в храм, загибал пламя у свечей. У жениха взлипла рубашка… Он осторожно вышел наружу.