Положения Дуэльного кодекса графа де Шатовильяра применялись в России, можно так сказать, с особенностями национального характера.

Одной из причин появления Дуэльного кодекса де Шатовильяра является возросшая во Франции после 1830 года свобода печати.

По некоторым данным, с 1832 по 1835 год в Париже было зафиксировано более 180 поединков с участием журналистов и критиков.

В России подобного происходить не могло.

Известный журналист, критик и издатель Ф. В. Булгарин неоднократно в печати оскорблял А. С. Пушкина и неуважительно отзывался о его творчестве.

Вместе с тем на оскорбления Булгарина, которым подвергался Пушкин в фельетонах, он никогда не думал ответить вызовом на дуэль. В конце марта 1830 года Пушкин писал Вяземскому в Петербург из Москвы:

«Булгарин изумил меня своею выходкою; сердиться нельзя, но побить его можно и, думаю, должно – но распутица, лень и Гончарова не выпускают меня из Москвы, а дубины в 800 верст длины в России нет, кроме графа Панина».

Дуэль была средством разрешения конфликтов куда более серьезных, чем печатные публикации.

Пушкин писал об этом: «Если уж ты пришел в кабак, то не прогневайся – какова компания, таков и разговор; если на улице шалун швырнет в тебя грязью, то смешно тебе вызывать его биться на шпагах, а не поколотить его просто».

Во Франции в XIX веке дуэли носили больше ритуальный характер и заканчивались, как правило, без смертельных случаев. Этому способствовали и «щадящие» условия дуэльного кодекса.

В своей книге «Дуэли и дуэлянты. Панорама столичной жизни» Я. А. Гордин указывает:

«Русская дуэль была жесточе и смертоноснее европейской. И не потому, что французский журналист или австро-венгерский офицер обладали меньшей личной храбростью, чем российский дворянин. Отнюдь нет. И не потому, что ценность человеческой жизни представлялась здесь меньшей, чем в Европе. Но потому, что Россия, вырвавшаяся из представлений феодальных одним рывком, а не прошедшая многовековой естественный путь, трансформировавший эти представления, обладала совершенно иной культурой регуляции частных отношений. Здесь восприятие дуэли как судебного поединка, а не как ритуального снятия бесчестия оставалось гораздо острее.

Отсюда и шла жестокость дуэльных условий – и не только у гвардейских бретеров, а и у людей зрелых и рассудительных, – от подспудного сознания, что победить должен правый. И не нужно мешать высшему правосудию искусственными помехами».

В ходе дуэли ее условия могли быть изменены, что было недопустимо в Западной Европе. При этом, если условия дуэли изменялись, то только в сторону ужесточения.

Д. А. Алексеев пишет: «Заметим попутно, что недостатки, «проистекающие» от одного секунданта, никакого значения в «русской дуэли» не имели. Потому что «русская дуэль» – явление, «славное» своими обычаями: биться «до повалу» на кровожадных дистанциях, при одном секунданте, а то и без оного – ситуации немыслимые для западных поединков».

А. А. Наумов. Дуэль Пушкина с Дантесом. 1884

Одно из основополагающих правил Дуэльного кодекса де Шатовильяра гласило: «За одно и то же оскорбление удовлетворение можно требовать только один раз».

Раненый Пушкин сказал о дуэли с Дантесом: «Когда поправимся, начнем сначала».

Одной из главных задач Дуэльного кодекса де Шатовильяра было не допускать заведомо смертельного характера дуэли.