– Ты на учебе полдня, потом домой. Дома баба Лара, присмотрит, если чего. Да и Полька не подведет, поверь, я знаю ее как облупленную.

Делать было нечего – Вера решила попробовать. Поезд ее был семичасовой, до станции рукой подать, четыре минуты, если бегом. А без десяти семь Поля стояла как штык на пороге.

Полдня Вера сходила с ума – как там, что? Не ушла ли Полина?

Прилетела в три, а дома идеальный порядок. Полы вымыты, щи сварены, горячая пшенная каша под подушками в чугунке – преет, как объяснила Полина. Бабушка накормлена и в полном порядке, а Вадик просто счастлив. Чист, сух и сыт и улыбается во весь беззубый рот. Вера, обессилев после всего пережитого, бессильно опустилась на табуретку. Сдвинув брови, Поля сурово отчитывалась:

– Погуляли, покакали, пообедали. Белье постирано и поглажено. Иди проверяй.

Счастливая, Вера отмахнулась: какое «проверяй», какое белье? Похлебала щей, и тут сморило от морозца, сытости и нервов.

– Иди поспи, – скомандовала Поля, – а я еще посижу.

Потом Вера поняла, что домой Поля не торопилась – пьющие сын и сноха, бесконечные скандалы и разборки. И все в одной комнате – сущий ад.

Постепенно Поля вообще перестала уходить к себе, оставалась у них. И это было счастье. Горячие блины на ужин, теплое от глажки, ароматное после морозца белье. Чистота и порядок, накормленный и выгулянный Вадик, довольная бабушка. Поля – спасение, счастье! А что до денег – платили они ей сущие копейки, четверть бабушкиной пенсии. А вот «в дом» Поля возила мешками – то картошки мешок от сестры, то коробку из-под сапог, полную домашних яиц, то курицу, то кусок сала. Готовила она просто и сытно: каша, картошка, пирожки с «таком»: то с повидлом, то с капустой, а то с картошкой с грибами.

Смешно, но Полю Роберт побаивался не меньше бабушки и на глаза ей старался не попадаться. Да и Полина его невзлюбила, при его появлении сурово сдвигала брови и демонстративно уходила из комнаты. «Ларино влияние», – думала Вера.

А как-то Полина и вовсе не выдержала:

– Не мое, конечно, Вера Андреевна, дело. Совсем не мое. Но зря ты так, девка. Зря жизнь свою гробишь! Пустой он, как мой кошель. Зачем он тебе? Сама ж видишь – пирожок ни с чем. А ты красавица, умница. Сына вон ему родила. А он? Пожрать да поваляться приедет, соскребет с тебя последние силы. Глаза-то разуй! – И с тяжелым вздохом добавила: – Обижайся на меня, Верка, не обижайся – дело твое. Но время ты зря свое золотое теряешь. Уж поверь старухе, прожившей жизнь!

Вера смутилась и пробормотала:

– Да, дело, простите, не ваше. Роберт – отец моего ребенка. А трудности у нас временные. Окончит институт, устроится на работу, и все будет нормально. Я все понимаю – сидите тут с бабушкой и мелете языками. Вот она вам всякого и наговорила.

– А что ему сейчас мешает устроиться? – перебила ее тетя Поля и покачала головой, видя, как покраснела Вера.

Та ей ничего не ответила. Да и что тут ответишь.

Взяла еще подработку на кафедре – вошли в ее положение, сказочно повезло. Работа – ерунда, три раза в неделю задержаться на пару часов и привести в порядок бумаги. Деньги смешные, но и эти тридцать рублей были для нее спасением.

Правда, в первую же получку Роб попросил в долг пятнадцать рублей. Вера разозлилась, конечно, и пятнадцать рублей не дала, но десятку дала, хотя и проклинала себя. Роберт, понятно, клялся, что вернет через неделю. Не вернул.

И все же Вера ожила, оттаяла – вернулась к нормальной жизни: стала общаться с людьми, появилось желание одеться, накраситься, выпить чаю в буфете, выкурить сигаретку в курилке, даже забежать на часик в кафе-мороженое с одногруппницами. В ее жизнь вернулось ощущение счастья. Она расцвела, распустила волосы, которые тоже ожили и снова струились блестящей волной. Вера немного поправилась, округлилась – на тети-Полиных-то блинах и пирогах. Но главное – глаза. Они перестали быть мертвыми, пустыми, тревожными, с вечно застывшей тоской.

«Ну вот, – говорила себе Вера. – Я же знала, что все пройдет и настанет нормальная жизнь. Знала и верила».