Остаток пятницы тянулся мучительно медленно. Хорошо хоть Андрей ушел с работы сразу после обеда, а до этого сидел в своём кабинете и носа оттуда не показывал. Алина тоже — для разнообразия — не стала задерживаться вечером.

Все выходные она терзалась от противоречивых эмоций. Романтические чувства к Зайцеву? Вероятно, они были. Раньше. Но теперь их погребло под взрывной волной возмущения. Ей было до боли обидно, что она оказалась такой простофилей, такой легковерной дурой! «Неплохо справляешься»? Поцелуи? Пирожные? А ведь её предупреждали…

А еще Дельфинова злилась. Не просто злилась, а практически готова была лопнуть от злости на саму себя — что повела себя так глупо и позволила выставить себя виноватой. Ведь всё было как раз наоборот! Это Андрей обжимался в кабинете со студенткой. Алина же не сделала ничего, за что должно быть стыдно. Почему же она позволила отчитать себя как нашкодившего щенка? Зайцев её разве что носом в лужу не тыкал. Почему молчала и отводила глаза? Увы, теперь момент был упущен. В одну реку, как известно, дважды не войдешь.

Новая неделя тянулась в таком же ключе отчуждения и взаимной неприязни. Начальник на рабочем месте появлялся редко, а когда приходил, разговаривал таким тоном, что было понятно — о хороших (и даже просто приемлемых) отношениях нужно забыть. От прежней душевной атмосферы не осталось и следа.

В четверг в первой половине дня в дверь заглянула Женя Устинова из деканата с толстой стопкой бумаг и каких-то журналов.

— Приветик! А начальник твоего сердца у себя?

— Какого еще моего сердца? Что ты несёшь! Ушел он уже! — психанула Алина, которая с утра уже успела перекинуться с Зайцевым парочкой неприятных фраз.

— Ого, ну и накал страстей, — приятельница не обиделась, лишь бросила удивленный взгляд из-под косой чёлки, — Еще немного и сможешь молниями швыряться, Алина Громовержец Дельфинова. А несу я рекламные материалы от пиарщиков, спасибо, что спросила. Так вы поругались что ли?

— Нет…

Женя скептически подняла бровь, и Алина поняла, что просто не сумеет сделать вид, что все в порядке. Не настолько она хорошая актриса.

— Да… — пошла она на попятную, — Вроде того.

Гораздо проще было умолчать о причине их «ссоры» с Зайцевым, чем замять сам факт.

— Ничего, помиритесь, — усмехнулась Евгения, — Милые бранятся, только тешатся!

Алина возмущённо вскинулась и открыла уже рот, чтобы снова возмутиться, но Устинова сгрузила свою ношу на стол и выставила перед собой ладони в защитном жесте:

— Да шучу я, шучу, не нервничай! Как работать-то в таких условиях?.. Я тогда просто на стол ему положу, ладно?

Дельфинова приглашающе махнула рукой в сторону соседнего кабинета и снова уткнулась в монитор. Уже выходя из кабинета, Женя бросила через плечо:

— Чуть не забыла — когда шла сюда, встретила в коридоре Горгону. Она попросила тебе передать, чтобы заглянула к ней. Выглядела сурово. Вспоминай, какие грехи за тобой водятся.

Горгоной они за глаза называли начальницу отдела кадров, которая на самом деле по паспорту являлась Галиной Петровной. Та была уютной дамой преклонного возраста, невысокого роста и пухлой комплекции. Её румяные щечки с ямочками, вязаные кардиганы и седовласая причёска наводили на крамольные мысли о бабушкиных пирожках с яблоками и вязаных носках. Она мягко и доброжелательно улыбалась окружающим… за пределами своего кабинета. Зато обсуждая рабочие вопросы, становилась сущим цербером, демоном высшего ранга из самого жаркого адского пекла. Особенно Горгона славилась умением с милой улыбкой втаптывать в грязь самооценку собеседника. Оппоненты при этом краснели, бледнели, заикались и впадали в ступор, что и привело к появлению у Галины Петровны соответствующей подпольной клички. Одним словом, ничего удивительного, что в отдел кадров Алина шла как на Голгофу.