– За помещение для института мы должны благодарить щедрых спонсоров. А официального названия у него пока нет.

Вопросы сыпались из Люськи, как из пулемета. Но все – по существу. Было видно, что она хорошо подготовилась.

Хаскин явно оказался во власти ее обаяния, забылся и «поплыл». Когда она спросила его о сути его открытия, он начал было словоохотливо рассказывать про 120 лет и «того парня».

Я стал нарочито покашливать. Он удивленно уставился на меня, но потом понял и сказал, виновато разводя руками:

– Вот видите, Людмила Теодоровна, Костя меня предупреждает, что я секреты разглашаю. И справедливо предупреждает. Мы же дали подписку о неразглашении. Так что всё, о чем я вам успел проболтаться, это не для печати. Я могу рассчитывать на вашу скромность?

– Разумеется, Илья Львович, – улыбнулась она, но блеск в ее глазах ясно показывал, что в полной мере полагаться на ее скромность бессмысленно. Все-таки журналистка, а тут такая сенсация.– Но намекнуть-то, что вам ведомы тайные сроки человеческой жизни, я могу?

– Разве что в самом общем виде, чтобы никто ничего не понял, – сказал Хаскин.

– Можете не сомневаться, никто ничего не поймет. Об этом я позабочусь, – чарующе улыбнулась Люська.

В конце нашего затянувшегося разговора она вдруг сказала:

– Это тоже не для печати, но, если вы владеете кодами, то, вероятно, можете узнать те тайны, которые скрыты от глаз наших правоохранительных органов. Например, можно ли с помощью этих шифров выяснить, кто или что стоит за последней волной убийств?

– Какие убийства? Я ничего не слышал, – сказал Хаскин.

– Как не слышали? Об этом же вся Москва говорит, – сказала Люська и как-то по-особому, испытующе, поглядела на него.

– Нет, правда, не слышал. А вы, Костя, что-то про эти убийства знаете?

– Я особо не вникал, но да, слышал. Чуть ли не каждый день кого-то убивают.

– Ну, Москва-то большая. Так что это не удивительно, хоть и печально, – сказал Хаскин.

Зря он это сказал. Похоже, Люська не только ему не поверила, но и не на шутку разозлилась. Стала вдруг отчужденной и официальной. Шарм и теплота, которыми от нее веяло во время всего интервью, моментально куда-то испарились.

Хаскин почувствовал неладное и попытался исправить положение, но лишь усугубил вдруг ставшую неприятной атмосферу. Он предложил посидеть в уютном ресторанчике «тут неподалеку», она холодно отказалась и тогда он сказал:

– Людмила Теодоровна, по-моему, вы слишком близко принимаете к сердцу все эти слухи. У страха глаза велики. Опыт показывает, что их надо делить минимум на десять. Вы не находите?

– Вы совершенно правы, господин Хаскин. Принимаю близко к сердцу, виновата. Просто месяц назад убили моего отца. Но это слухи, конечно…

Я и в еще большей степени Илья Львович ощутили после этих слов Люси страшную неловкость. Он покраснел до корней волос и промычал только «Примите мои соболезнования» или что-то в этом роде.