– «Все смешалось в доме Облонских»…действительно, «реалменте»… Я тебе хочу сказать, что лучше всего испанская поэзия звучит все-таки в русских переводах.
– Ну да, это как у Довлатова – «Романы Воннегута страшно проигрывают в оригинале». Пошли.
В не очень большой полутемный зал постепенно собиралась публика. Центральное пространство было пустым, скамьи выстроились в каре по краям. Парочка уселась на правый край, ровно посредине между сценой и окончанием периметра. Затягиваясь коктейлем, Ваня с Марьяной пускали саркастические стрелы в адрес прибывающих.
Свет погас, лучи прожекторов осветили низенькую сцену. Под аплодисменты на нее выползли три музыканта – ударник и гитаристы. Особенно их насмешил последний – в стоптанных ботинках, футболке и клетчатой черно-желтой рубахе. На голову натянута вязаная шапка.
– В моей юности такие в моде были, – шепнул Ваня. – Соседка вязала, я потом отпарывал откуда-нибудь иностранную лейблу и нашивал впереди. Самый модный парень в школе был.
Под первые аккорды испанский молодняк поднялся со скамей и сгруппировался в центре атриума. Ваня с Марьяной на возвышении остались на скамье, имея отличный обзор и близость к сцене. Минут пять, а то и больше, музыканты забавлялись струнно-ударными импровизациями.
– Все ясно, – Марьяна поднялась со скамьи, следом за ней потянулся Ваня. – Никакого тебе Боно, вот такой вот… «королевский Ю Ту». Но играют, кстати, классно, особенно этот в шапочке. Ну что, на выход?
– На выход, – согласился Ваня.
В этот момент публика взревела, и под очередной аккорд на сцену в своем знаменитом френче собственной персоной скромно вышел Пол Дэвид Хьюсон…
Пока публика ударно подтанцовывала под «Beautiful Day», Марьяна с Ваней не могли поверить, что этот чувак в черных кроссовках и невнятных джинсах и есть легендарный Боно. Покончив с начальной песней, он спустился в зал. Зазвучали мгновенно узнаваемые переливы легендарной «One love». Боно подходил к зрителям, брал в руки камеры и смартфоны, снимал себя и владельцев, превращая подлинность происходящего в кинематографическую недостоверность.
Под аплодисменты и скандирование «Otra! Otra!» Боно двинулся обратно на сцену. Проходя вдоль скамей, он наткнулся взглядом на Марьяну:
– Irish? – прокричал он и подмигнул.
– We're all Irish now! – не растерялась Марьяна.
– Such redheads may be found only in Ireland! – засмеялся он. Зал с придыханием наблюдал за происходящим. Взбежав на сцену, Боно махнул в сторону Марьяны:
– For my red-haired Irish girlfriend!..
…Часто через пропасть, утопающую в облаках, нет иного пути, кроме как по стеклянному мосту. Хрупкая поверхность идет трещинами. Иногда сделанный шаг оборачивается звоном летящих осколков. Долго ставишь подошву, выверяя единственные спасительные сантиметры поверхности. А когда все-таки делаешь роковой шаг, вдребезги разнося ажурную хрустальную конструкцию, оказывается, что гравитации не существует. И вместо падения летишь вверх, пробивая макушкой свод стратосферы. Эта мелодия так и звучала – идущий над пропастью по стеклянному мосту, вдруг осознавший, что умеет летать.
«С тобой или без тебя… с тобой или без тебя…» Странный вопрос, на который возможен один единственный – такой простой и вдруг такой неочевидный ответ…
Окрестности Санта Ана оглашались хлопаньем пробок, вылетавших из бутылок шампанского с ритмичностью хорошо организованных артиллерийских стрельб. К столикам, расставленным в правильное каре, словно декабристы на Сенатской площади, тянулись караваны официантов из многочисленных кафе, тащивших необъятные подносы с
Ваня с некоторой обреченностью проследил за своим бокалом, которой Марьяна безапелляционно подтянула к себе: «Тебе еще рулить». До встречи в Прадо была куча времени, и они с изумлением наблюдали этот перевернутый ритм города – карнавальный ураган ночи сменился плавным течением неспешного, размеренного утра.
– И все-таки, что это вчера было? – Марьянин вопрос заставил Ваню отвлечься от невесомого солнечного муравейника, суетившегося в воздухе над ее головой.