– Ну что вы, Ваше Величество, его милость одарил меня прелестнейшим букетиком, – заметила я. – И уже тогда намекнул, что наш спор не окончен.

– Тогда кого же еще вспомнить? – государь возвел глаза к небу в притворной задумчивости, после посмотрел на меня и пожал плечами. – Мне никто не приходит на ум, ваша милость. Быть может, огласите его имя?

Больше всего мне сейчас хотело пошалить, и желание было столь велико, что я не удержалась и ответила:

– Быть может, его светлость герцог Ришем? – государь неопределенно хмыкнул, но было заметно, что он опешил от ответа, и я продолжила: – Ах нет, от его светлости тоже был букет. Стало быть, и вправду никого не осталось, кроме… – Стрельнув в Его Величество взглядом, я смущенно потупилась и договорила: – Я не нашла самого заветного букета. И пусть я произвела впечатление на придворных, но не на моего господина, и это опечалило.

Улыбка тронула губы государя, и он, чуть склонившись в мою сторону, произнес:

– Не терплю быть в толпе, ваша милость. И если я когда-нибудь преподнесу вам дар, то уже никого не будет. Только я, Шанриз. – Мы встретились взглядами, и дыхание вдруг перехватило. Закусив губу, я отвела взор, и слова, сказанные после, вынудили меня вновь вскинуть взгляд на короля: – Но это не означает, что ваш господин не был впечатлен вами. – И он опять сменил тему беседы: – Не кажется ли вам, что мы так можем вышагивать до самого утра? Вы хотели в галоп? Тогда не станем отказывать себе в удовольствии. Вперед! – И наши скакуны сорвались на стремительный бег.

Пожалуй, на этом и закончились все занимательные события этой прогулки, не считая еще пары моментов. К озеру мы домчали в прежнем построении, но на берегу Братца всё вернулось на свои места. Его Величество, спешившись, направился к своей фаворитке, и она с улыбкой соскользнула к нему в руки. Мне помог спуститься на землю барон, он же и составлял мне компанию в прогулке по берегу. Я время от времени бросала взгляды на короля и графиню, и, по-моему, он ни разу больше не повернул головы в мою сторону. Они с Серпиной негромко ворковали, а мое настроение портилось всё больше и больше.

Сегодня я получила отличный урок: не стоит давать мужчине слишком много уверенности в том, что он имеет для тебя ценность. Получив подтверждение, что соперников у него нет, государь вновь стал далеким и недосягаемым, а графиня Хальт засияла, будто бриллиант в свете заходящего солнца, да так ярко, что меня едва не стошнило собственным ядом. Уж и не знаю, насколько бы сумела сдержать свое разочарование, если бы не мой наперсник.

Фьер Гард, должно быть, заметив, как я хмурюсь, сумел завладеть моим вниманием. И если поначалу я смеялась вежливым искусственным смехом, то постепенно расслабилась и позволила увлечь себя болтовней и забавными случаями из жизни его милости. Уж и не помню, в какой момент совершенно перестала замечать пару неподалеку. А после того, как Фьер сорвал цветок и утвердил его в моих волосах, а затем провозгласил:

– Как же вы хороши, Шанриз, – и вовсе почувствовала себя отомщенной.

Во-первых, его милость намеренно обратился ко мне по имени, чего не допускается между посторонним мужчиной и девицей, за исключением короля, разумеется. Мы все его дети, поэтому государь мог пренебрегать этим правилом. Во-вторых, я не одернула Гарда в праведном негодовании, так показав, что не настолько уж он мне посторонний. А в-третьих, его искреннее восхищение вернуло нам королевское внимание и пристальный испытующий взгляд. С этого момента сияла я, а графиню явно мучил похожий приступ тошноты, правда, справлялась она с этим более успешно. Все-таки опыт – великое дело, мне его пока, несмотря на привычку притворяться дома, не хватало.

Впрочем, особо заметных перемен это не принесло, потому что король свою фаворитку уже не покидал и на обратной дороге меня к себе не подзывал. Лишь обернулся, чтобы спросить, когда же мы собираемся воплощать наши намерения. И мы бы покорились, хоть азарта уже и не было, но скачек так и не состоялось – в моем Аметисте проснулся Аферист, и он захромал, как только я пустила его в галоп. Уж не знаю, что вызвало отрицание в жеребце: то, что ему оказывали мало внимания, или же нетерпимость к интригам и лицемерию, – но участвовать в скачках он отказался. И сколько бы я ни взывала к его совести, Аметист лишь фыркал, хромал то на одну ногу, то на другую, явно забывая, какая из конечностей у него болит. В общем, под конец прогулки единственным мужчиной, которому досталось мое внимание полностью, был мой собственный конь.

И лишь когда король и его маленькая свита, устав ждать, покинули нас с бароном, его милость изрек:

– До такого коварства и бесстыдства не опускался даже я. Вы, Аметист, сколько бы нас с вами не сравнивала баронесса, превзошли меня по всем статьям. Вам хотя бы немного совестно?

– Пфр, – ответил четвероногий актеришка, и не думая раскаиваться.

– Завтра за моей спиной будут смеяться все, кому не лень, – с досадой произнесла я, глядя вслед исчезающей кавалькаде.

– Чепуха какая, – отмахнулся барон. – Любой конфуз можно обратить в свою пользу, если не краснеть и не злиться, а смеяться вместе с остальными. Это всего лишь одна из забавных историй в вашей жизни, о которой вы потом сможете рассказывать, чтобы повеселить гостей на каком-нибудь званом вечере. У меня их превеликое множество.

– Вы так думаете? – я с интересом поглядела на Гарда.

– Я всегда говорю только то, в чем уверен, – подмигнул барон. – Кстати, мы еще можем утереть нос сплетникам, если ваш Аферист закончил свою клоунаду, и к нему вернулась совесть. Ты готов? – обратился Фьер к жеребцу, тот фыркнул, после тряхнул головой, кажется, соглашаясь, и его милость закончил: – Предлагаю вернуться в седла и нарушить всяческие правила. Дикари мы, в конце концов, или томные завсегдатаи салонов?

– Дикари, – широко улыбнулась я и вернулась в седло. После склонилась к шее своего жеребца и попросила: – Уж не подведи меня, дружочек.