– Скажу, всё скажу, – пересохшими губами шепнул де Буре, и дышать стало легче – элронец отпустил его горло.

– Я всегда её любил, – произнёс герцог, и Шеррайг не стал уточнять кого – вся спальня де Буре была увешена портретами королевы. Тот продолжал. – Всегда! С первого взгляда, когда она, шестнадцатилетняя, только приехала к нам для заключения помолвки. А мой брат… этот глупец… он любил другую, он унижал мою Синтию своей любовницей, а она! Она хранила ему верность, святая женщина! И только в дружбе со мной находила отраду для своего одинокого и исстрадавшегося сердца…

– Исторический экскурс можно сократить, – буркрул Шеррайг. – У меня мало времени, переходи к сути.

Герцог икнул и вздохнул, но к сути перешёл. Ну, почти к сути.

– Когда пять лет назад она закончила носить траур по своему мужу, я надеялся… я был уверен, что теперь мы сможем быть вместе. Но нет! Она посвятила себя своему сыну! Я не хотел его убивать – он неплохой мальчик, я думал, она передаст ему корону, и мы уедем вместе куда-нибудь в тихое имение, и она, наконец, позволит мне её любить, как она того заслуживает… Но она и слышать об этом не хотела. Я не настаивал… я был готов на всё, просто быть рядом, мне нужно было просто быть рядом! Хотя бы и здесь! Но она от меня отстранилась! Всё, все вопросы, по которым она раньше советовалась со мной, они все теперь решались её сыном. Я стал её терять… я не мог позволить себе её потерять… – тут герцог потерянно замолчал, скорчившись на постели. В глазах его даже блестели слёзы, но Шеррайг не испытывал жалости, пожалуй, только брезгливость. Пусть в этом месте королева проявляет жалость, когда будет слушать кристалл.

– Ну? – поторопил он замолчавшего герцога.

– Он сам меня нашёл. Представился как Горио… Не сразу, но я согласился на сделку: он помогает мне стать ближе к моей Синтии, стать ей мужем, – тут он благоговейно вздохнул, – а я отдаю ему Алмаз Сандерланда.

– Что? – сказал Шеррайг, которому показалось, что он ослышался. – Алмаз Сандерланда за… – тут он собирался не очень вежливо высказаться “за какую-то бабу”, но потом подумал вдруг, что сам отдал бы что угодно, чтобы Ая была жива и счастлива. И даже вовсе необязательно, чтобы счастлива с ним.

– А что такого? – почти оскорбился герцог. – Это просто камень. Все эти легенды о его силе – полная ерунда.

– Угу, – сказал Шеррайг. – Давай дальше. Зачем убивали?

– Для того, чтобы королева могла выйти замуж, на это должен дать добро Королевский Совет. Мы убрали тех, кто голосовал бы против моей кандидатуры. И заодно подготовили всё, чтобы убрать королевского мага. Он бы не позволил отдать Алмаз.

Да уж, – подумал Шеррайг. Алмаз Сандерланда ни один здравомыслящий человек не отдал бы. Не говоря уж о магах. Только этот… любовью ушибленный.

Вообще, у Шеррайга закралось подозрение, что ментальный маг успел повлиять на герцога до того, как тот стал носить амулет. Хотя, возможно, герцог сам настолько поселился в своих иллюзиях, что потерял связь с реальностью.

Увы, но настоящего имени ментального мага герцог де Буре не знал, также как и не знал, где искать своих сообщников.

– Как Вы связываетесь? – спросил Шеррайг.

– Они приходят ко мне сами… или встречают во дворце.

– Сейчас ты поедешь во дворец, – сказал Шеррайг, – к своей ненаглядной Синтии. И всё ей расскажешь. Одевайся, я жду.

Ослушаться тот, конечно же, не посмел. Вероятно, он даже ощутил некое облегчение, что скоро всё прояснится… или, что элронец его не убил.

Проводив герцога до покоев королевы, Шеррайг направился к принцу – тот лежал в своей гостиной, выставив напоказ перебинтованную ногу. Королевский целитель на всякий случай был временно изолирован и объявлен отбывшим на пару дней по личным делам, а другому целителю доверить свою драгоценную ногу принц отказался.

Его Высочество успел уже выслушать соболезнования от всех придворных и теперь откровенно скучал. Шеррайг же вручил ему кристалл с признанием дяди и равнодушно заметил, что, мол, герцог в данный момент должен исповедоваться королеве, но на всякий случай, и для сличения показаний, – вот.