– Вы уже выбрали ей имя, сэр? – спросила повитуха, прибираясь в комнате.
Он поднял голову и посмотрел на них обеих, будто видя в первый раз.
– Диана, – прошептал он. – Диана Грейс.
Роуэн сосредоточилась на ребенке. Розовая кожа постепенно темнела, прямо на глазах она становилась пунцовой, почти синей. Малышка захныкала.
– Бедняжка, – ласково сказала повитуха.
В дверях показалась Пруденс:
– Ее нужно крестить.
Но Патрик Холландер и слышать ничего не хотел.
– Оставь меня, женщина! – воскликнул он. – Я не могу мыслить ясно! – Солнце уже село, и в комнате сгустились тени. Взгляд его остановился на неподвижной фигуре жены на постели рядом. – Я так отчаянно хотел ребенка, но никогда, никогда – вот так. Это все моя вина. – Он передал малютку Роуэн и, с трудом держась на ногах, вышел из комнаты, чуть не упав на ступеньках и хлопнув входной дверью.
– Будем надеяться, он пошел за священником, – произнесла Роуэн.
– Я скорее боюсь, что в таверну, – заметила Пруденс, наблюдая за ним из окна.
Тут повитуха охнула, и они обе стремительно обернулись к ней. Укрывавшие хозяйку простыни пропитались кровью.
– Сердце не бьется, – прошептала повитуха, прижав палец к шее Кэролайн.
Прошло меньше часа с тех пор, как ее мать оставила этот мир, и Диана с последним вздохом скончалась на руках Роуэн, кожа ее стала белее мрамора.
Хотя Патрик Холландер и согласился на похороны своей жены, ребенка он отдать не захотел. Когда вместе с гробом для Кэролайн пришел маленький гробик, даже меньше шляпной коробки, он взял его и выпроводил всех из дома.
Когда им разрешили вернуться, гробика нигде не было, и никто из них, ни Пруденс, ни Джеримая, ни Элис с Роуэн, не осмелились спросить у Патрика, где он.
Глава 41
Хотя телом Патрик Холландер и оправился от болезни, когда чуть не утонул, и смог пережить потерю жены и ребенка, дух его ослаб. Его прежняя бескрайняя уверенность в себе пошатнулась, походка выдавала в нем сломленного человека, который уже не понимал и даже не хотел быть частью этого мира. Утром в день похорон Роуэн видела, как он стоит на церковном кладбище, дрожа как тополь на ветру. О привлечении его к ответственности за трагедию речи, безусловно, даже не шло. Хотя они с Мэри и Томми точно видели, что произошло, Роуэн с Томми не осмеливались заговорить, а Мэри давно вернулась в Лондон.
Кэролайн похоронили в платье из шелка, которым она так восхищалась, переплетение смертоносных цветов стало ее погребальным покровом. Роуэн так и не смогла избавиться от чувства вины за свою роль в этой трагедии, оно тянуло ее к земле, словно тяжелое облачение, которое она была обречена носить вечно. Она не сумела предупредить госпожу об опасности, которую ощущала, о зле, вплетенном в саму ткань, и не помешала ей надеть тот наряд. Это она приготовила снадобье для Элис, которое послужило не для того, чтобы спасти ее от беды, а стало причиной смерти младенца госпожи. Угрызения совести не оставляли ее в покое.
Как-то вечером, когда хозяина не было, Роуэн не выдержала. Встав на верхнем пролете лестницы для слуг, за дверью, она ждала в тени, пока не появилась Элис. Когда горничная шагнула внутрь, Роуэн схватила ее за запястье и изо всех сил прижала к стене.